Кулисы, или... Посторонним вход разрешен! - Геннадий Киселев Страница 4

Петька страшно обрадовался, и мы помчались в кинотеатр. По дороге я удивлялся, почему они так легко разрешили не ходить Петьке в сад? Что должно было скоро выясниться? Но как только мы оказались около кинотеатра, я сразу про все забыл. Мне хотелось только одного: выступать. Удостоверения мы контролеру протянули одновременно. Обидно, но он даже не взглянул на них, а только насмешливо сказал:

— Проходите, артисты…

Когда мы с Петькой шествовали по фойе, мне показалось, артисты смотрели на нас из своих рамочек гораздо приветливее, чем вчера. А через два дня маме на работу позвонила тетя Паша.

— Евгения, — жемчужные шары в ее ушах раскачивались, наверное, от удовольствия, — ты сейчас ахнешь. Я твоих-то ругала, а они не зря выли, значит. Прихожу я на утренний сеанс в кино, а перед началом концерт показывают. Я вглядеться-то не успела, а тут объявляют: «Братья Метёлкины». Ослышалась, думаю, а они, родненькие, вышли, встали рядом друг с другом, да как затянули про дороги… Жалостливо так. Меня даже слеза прошибла.

— В каком кинотеатре вы их видели? — мама стиснула похолодевшими пальцами телефонную трубку.

— В «Ударнике», Евгения, в «Ударнике», — пропела тетя Паша.

Папу я увидел сразу Он стоял под фотографией белозубо улыбающегося артиста Николая Крючкова и с интересом смотрел на сцену. Мне показалось, что своим взглядом он говорит нам: «Ну, братья Метёлкины, покажите, на что вы способны!»

Мы показали. А папа хлопал нам громче всех. В комнату мы вошли втроем. Толик сразу грустно улыбнулся и понимающе кивнул нам. У меня сжалось сердце, и я опустил глаза.

— Борис Ефремович, вы? Здравствуйте, вот это встреча! — Неожиданно папа кинулся к нему, и они обнялись.

Мы все так и вытаращились на них.

— Коленька, Коленька, — растерялся Борис Ефремович и все хлопал папу по спине, — жив я, жив я, как видишь. Ничего мне не делается…

— Петька, Серёжа, — папа подтащил нас к Борису Ефремовичу. — Это мой учитель. Я у него в ансамбле баянистов в молодости занимался. Мы пятнадцать лет не виделись.

— А я сразу догадался, Коленька, что это твои ребятишки. Особенно старший. В нем определенно какая-то искорка есть. Его на зрителя тянет. Ты у меня неплохо на баяне играл, но искорки в тебе не было. Ты уж прости, стар я врать. А в старшеньком она есть.

— Борис Ефремович, вам ли у меня прощения просить? Вот вам телефон, — папа быстренько написал на листочке и протянул его Борису Ефремовичу. — На заводе вас помнят и с радостью пригласят на работу… Ну, хотя бы руководителем агитбригады.

— Стар я в руководителях ходить, — остановил папу Борис Ефремович. — За телефончик спасибо, я тоже завод частенько вспоминаю. Только уж как-нибудь здесь… Ребят ты, конечно, заберешь?

— Серёже в лагерь… У Петьки сад. Вы уж извините, Борис Ефремович, заберу.

— Возьмите, пожалуйста, — вздохнув, я протянул Борису Ефремовичу наши пропуска.

— Оставьте себе, — сказал Борис Ефремович, — будете с Петькой в кино на правах ветеранов культурного фронта бесплатно ходить.

Этим же вечером после ужина папа достал баян и долго-долго играл наши любимые песни. А потом мы с Петькой спели «По военной дороге», да так громко, что тете Паше за стеной наверняка было слышно. А перед самым сном я почему-то вспомнил слова о том, что через два дня всё должно выясниться. С этими мыслями я и уснул.

А на следующий день выяснилось — у папы с мамой совпал отпуск. Срочно был созван семейный совет, на который пригласили и нас с Петькой. Слово взял папа.

— Совпадение отпуска в июне бывает раз в сто лет. Это событие просто необходимо отметить чем-нибудь запоминающимся. Я предлагаю совершить совместную поездку на море, — папа вопросительно посмотрел на маму.

Они всегда так поступают. Я-то знаю, они обо всем договариваются заранее. Но на семейном совете последнее слово должно принадлежать маме. Мама подняла за поездку обе руки.

— Решено и подписано, едем на море! — ликующим тоном закончил свое выступление папа.

— На море! Ура! — это закричали мы с Петькой. Но я рано обрадовался.

— Серёжа, — мама вздохнула и виновато посмотрела на меня, — к сожалению, в совместную поездку можем отправиться только мы с папой и Петькой. Тебе придется поехать в пионерский лагерь. Я понимаю, как неприятно все это сейчас слушать, но ничего не поделаешь. Так сложились обстоятельства.

— Вы меня наказываете за то, что я без спроса ходил в «Ударник»? — голос мой задрожал от неожиданности.

— Ну что ты, — мягко сказал папа. — Мама сказала правду, так сложились обстоятельства. Но если тебе наша поездка будет не по душе, ты сможешь наложить на нее вето, и мы никуда не поедем.

— Николай… — мама покачала головой.

— Он парень грамотный, — возразил ей папа, — а если про вето еще не проходил, попробую объяснить: накладывать вето — означает иметь право запрещать другим людям совершать те или иные поступки, если тебе эти поступки не по нраву…

Я сразу загордился. Произнесу сейчас это слово, и они никуда не поедут. Только мама почему-то истолковала мою гордость совсем по-другому.

— Чего набычился? — она легонько взъерошила мне волосы на затылке. — У папы в этом году практически не было выходных дней. А сколько лет он по-человечески не отдыхал, даже представить себе трудно.

— А Петька? — буркнул я. — Он тоже много лет по-человечески не отдыхал? — А я без тебя не поеду, — заявил мой младший брат.

— Этого еще не хватало! — всплеснула мама руками. — Не поедет он! Как миленький поедешь. Что это за круговая порука такая? Тебе в этом году идти в школу в первый класс.

Южное солнце и морской воздух твоему организму просто необходимы.

— Серёжкиному тоже, — упорствовал Петька.

Он оказался более верным другом, чем я.

— Кто же с этим спорит? — с досадой сказала мама. — Но мы не можем тебя отправить в пионерский лагерь вместе с Серёжей. Ты еще мал. А взять вас двоих у нас просто нет никакой возможности. Ты и так будешь проживать там с нами почти на нелегальном положении. Спроси об этом Серёжу, ведь он уже был с нами на море.

Конец ознакомительного фрагмента