Мисс Ведьма - Ева Ибботсон Страница 4

Вот и теперь, вместо того чтобы готовиться к шабашу, они бегали по своей квартирке на Стэйшн-роуд в одном белье и спорили, какой из компаньонов кому принадлежит.

– Нет, это моя курица! – кричала Нэнси, хватая несчастную за хвост.

– Никакая она не твоя! – вопила Нора. – Вон твоя курица!

Близнецы Шаутер были похожи как две капли воды: у обеих крашеные рыжие волосы, длинный нос и пожелтевшие от курения пальцы. Они одинаково одевались, спали в одинаковых кроватях и обе завели в качестве компаньонов кур, которых держали в плетеных клетках под кроватями. Нечего и говорить, что их куры тоже были очень похожи. Этих суматошных коричневых птиц, которые так и норовят клюнуть за палец, вообще трудно отличить друг от друга. Да разве объяснишь это близнецам Шаутер! Ведьмы препирались так долго, что чуть не опоздали на важнейший в их жизни шабаш.

За долгие годы тодкастерские ведьмы облюбовали для встреч пустошь Виндилоу – дикое и мрачное место, поросшее редкими и чахлыми колючими деревцами. Там был пруд, в котором накануне собственной свадьбы утопилась некая леди, и одинокий обломок скалы, некогда служивший кровавым алтарем для древних друидов.

Чтобы добраться до пустоши, ведьмы наняли автобус, рейс «Шабаш Спешиал», отходивший от остановки в семь часов. (На метлах они больше не летали, с тех пор как ведьму по имени миссис Хокридж засосало в сопло «Боинга-707», следовавшего из аэропорта Хитроу в Стамбул, и только чудом она осталась жива.)

Даже подходя к остановке, близнецы Шаутер не прекращали спорить, но вдруг осеклись и застыли с раскрытым ртом: на тротуаре рядом с автобусом стоял коричневый кофейный столик.

– Опять она за свое, – буркнула Нэнси.

– Глупая старая карга, – процедила Нора.

– Затушить, что ли, об нее окурок, – предложила Нэнси, как всегда не выпускавшая сигареты изо рта.

Сестры задумчиво глядели, как низенький круглый столик слегка покачивается из стороны в сторону.

– Жаль, когда ведьма впадает в маразм, – произнесла Этель Фидбэг, уже устроившая свою свинью в прицепе. Она подошла и пнула ножку столика носком резинового сапога.

На самом деле кофейный столик был очень старой ведьмой по имени матушка Бладворт, жившей в покосившейся хижине у заброшенного карьера в беднейшей части города.

В юности матушка Бладворт считалась неплохой ведьмой старой школы: она прекрасно насылала на людей всякие болячки, наводила порчу на мясника, который пытался подсунуть ей жилистый кусок, и заколдовывала младенцев так, что родная мать не могла их узнать.

Но все это в прошлом. Память стала подводить матушку Бладворт, и у нее появились свои старческие слабости. Ей понравилось превращаться в кофейный столик. Смысла в этом не было решительно никакого: кофе матушка Бладворт не пила, потому что не могла себе это позволить, да и жила она одна, так что некому было поставить на столик чашку. Но у старости свои причуды, и стоило ей вспомнить заклинание, превращавшее ее из седой усатой старушки в дубовый столик с резными ножками, соблазн брал верх. Однако она постоянно забывала, как вернуться в прежнее обличье.

– Да бросьте вы глупую старуху! – крикнула из автобуса Мейбл Рэк. – Пусть остается тут.

От матери-русалки Мейбл унаследовала еще и чешую на ногах, которая быстро высыхала и начинала чесаться, поэтому ей не терпелось поскорее оказаться в сыром, прохладном Виндилоу.

Но тут что-то произошло. Две ласточки, возившиеся в сточной канаве, вдруг подняли головки и запели, как соловьи. Из ниоткуда появилась стайка золотистых бабочек, и мрачную улицу окутал аромат луговых примул.

– Фу! – скривилась Нэнси Шаутер. – Опять она чудит. Я ухожу. – И, кинув курицу в прицеп, ведьма скрылась в автобусе.

– Я с тобой, – заторопилась вторая сестра. – Просто не выношу ее. Не понимаю, зачем ее пускают на шабаш.

Из-за угла дома показалась Белладонна. Это была совсем молоденькая ведьма с золотистыми волосами, в которых уютно устроилась корноухая летучая мышь, похожая на сморщенную сливу. В пушистых волосах Белладонны постоянно кто-нибудь обитал: то птенец дрозда дожидался здесь мать, пока та добывала червей на ужин, то бельчонок забирался сюда погрызть кедровых орешков, то бабочка принимала их за розу или лилию. У Белладонны был курносый носик, на котором любили отдыхать уставшие божьи коровки, высокий чистый лоб и васильковые глаза. Но, подходя к автобусу, она чувствовала себя неуверенно и одиноко, ведь от остальных ведьм она не привыкла ждать ничего, кроме грубости.

Но тут взгляд ее упал на кофейный столик, и она тотчас забыла о собственных бедах.

– Ох, бедная матушка Бладворт! Вы опять позабыли обратное заклинание?

Столик качнулся, и Белладонна обняла его.

– Постарайтесь вспомнить, – попросила она. – У вас наверняка получится. Это стихотворное заклинание?

Столик закачался сильнее.

– Значит, стихотворное! Я просто уверена, вы обязательно вспомните.

Белладонна прижалась щекой к столешнице, посылая успокаивающие мысли в усталый мозг пожилой ведьмы.

– Вот-вот, вы вспомнили, я чувствую, еще чуть-чуть…

Раздался протяжный свист, и Белладонна отпрянула. На месте столика возникла старушка в длинном плаще со следами мышиных зубов и в войлочных тапочках с отрезанными задниками.

– Спасибо, милочка, – проквохтала матушка Бладворт. – Ты так добра, даже для…

Но ужасное слово не слетело с ее губ – такое не под силу выговорить ни одной черной ведьме. Старуха заковыляла к автобусу, прижимая к груди большую квадратную коробку, на крышке которой была изображена коронация короля Георга Шестого. По правилам, коробку следовало бы положить в прицеп – компаньоны путешествовали отдельно от хозяев, – но матушка Бладворт боялась выпускать ее из виду. Коробка была набита жирными белыми опарышами, которые, стоило дунуть, превращались в тучу мух. Одна муха в колдовстве не помощник, зато рой мух, лезущих в волосы, глаза и нос, очень сильный компаньон.

Белладонна села в автобус последней. Она единственная из всех ведьм не завела себе компаньона. Для белой магии компаньон не нужен. Еще и поэтому она была так одинока.

Сколько Белладонна себя помнила, она всегда была белой колдуньей. Еще малышкой она использовала зубки лишь для того, чтобы откупоривать бутылочки с молоком и кормить синичек, ну а с возрастом стало еще хуже. Где бы она ни проходила, повсюду распускались цветы и воздух наполнялся волшебной музыкой, а когда она улыбалась, старики вспоминали детские праздники на Рождество. В золотистых локонах Белладонны всю жизнь – с тех пор как ей исполнилось шесть лет и ее волосы отросли до пояса – кто-нибудь находил себе приют.

Белладонна мечтала стать черной колдуньей. Разить и губить, разрушать и портить казалось ей самым восхитительным на свете занятием. Она умела исцелять людей, пробуждать спящие в земле цветы и разговаривать с животными, однако ей было не под силу превратить, например, огурчик в кусок жирной кровяной колбасы – а ведь это простейшее черное заклинание. И нельзя сказать, что Белладонна не прилагала усилий. Каждое утро перед работой (а работала она помощницей в цветочном магазине) Белладонна вставала у открытого окна и твердила: «С каждым часом, с каждым разом тьма во мне растет и крепнет».