Последний орк - Сильвана Де Мари Страница 42

— Конечно, — соврал Ранкстрайл.

— Тогда я сказала, что ее ожерелье очень красиво, и она была так счастлива! Она поведала мне, что цепочку ей подарили родители в день ее свадьбы, а овальные подвески — супруг, по одной в день рождения каждого их ребенка. Я повторила, что ее ожерелье прекрасно, и правда — на ней оно действительно было прекрасно. На ней, понимаете? — спросила Аврора, и ее глаза переполнились слезами и ужасом, вновь теряясь в пустоте. Ранкстрайл осмелился прикоснуться к девочке — он взял ее за плечи и легонько встряхнул, приводя в чувство.

— Говорите дальше, — настаивал он, — плачьте, если хотите, но рассказывайте.

Аврора спрятала лицо в ладонях и разразилась рыданиями. Ее подавленные всхлипывания терялись в звуках дождя, поливавшего цветущий сад и рисовавшего миллионы кругов на поверхности маленького пруда. Ранкстрайл с беспокойством смотрел на дождь: он мог вот-вот прервать празднество, и с минуты на минуту могли вернуться придворные дамы, слуги и пажи и наброситься на Аврору с упреками в том, что она портит слезами цвет своего лица.

— Я хотела сказать, что это ожерелье было прекрасно на ней, потому что заключало в себе ее жизнь. Я сказала, что и мне было бы приятно иметь такое ожерелье, каждая часть которого заключала бы в себе память о ком-то, кто любил меня и кого я любила. Я не имела в виду, что желаю обладать ее ожерельем, я просто плохо выразилась, понимаете?

— Я понимаю, продолжайте, — мягко ответил он. Плечи Авроры согнулись, словно на них навалился тяжелый груз. — Что бы вы ни сказали, мы разделим эту тяжесть на двоих.

Ранкстрайл снял с рукава Авроры кусок ткани, который повязал ей прежде для стрельбы из лука, и протянул его девочке, чтобы она могла осушить слезы и вытереть нос.

Аврора запустила руку в глубокий карман своего бархатного одеяния и вытащила оттуда тонкую цепочку с двумя небольшими золотыми подвесками.

Ранкстрайл наблюдал за ней в замешательстве.

— Господин, неужели вы все еще не поняли? — едва слышно прошептала Аврора.

— Нет, — честно ответил Ранкстрайл.

— Моему почтенному отцу передали все, что я сказала. Ему доложили, насколько прекрасным я нашла это ожерелье, и объяснили, что я желала бы иметь его. Видимо, прежде я никогда ничего не хвалила и не желала: как поведал мне мой почтенный отец, его жгучее стремление угодить мне никогда не могло воплотиться в жизнь из-за отсутствия каких-либо желаний с моей стороны — так что он не мог упустить такой случай. Мой почтенный отец посчитал необходимым преподнести мне это ожерелье в знак своей безграничной любви. Поэтому он приказал обвинить начальника охраны в предательстве. Его отправили на виселицу, его дети остались без отца, а супруга — без мужа. Все его состояние было конфисковано, включая и это ожерелье, которое перешло в мое владение и теперь мучит меня, словно покрытое раскаленными шипами. Женщина, которой оно принадлежало, осталась одна, в нищете и отчаянии. Ее дети видели казнь родного отца и теперь сами умирают от голода. Мужчина, заказавший ювелиру эти золотые подвески в честь рождения своих детей, никогда не увидит, как они вырастут. Понимаете? И во всем этом виновата я… Мой почтенный отец признался мне, что не было никакого предательства, что начальника охраны никогда даже не подозревали в предательстве… Все это было устроено им с одной-единственной целью — продемонстрировать мне свою любовь и осчастливить…

Окончание фразы растворилось в рыданиях, а те в свою очередь потонули в шуме дождя.

Ранкстрайл чувствовал себя странно, словно в груди его была пустота.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь узнал об этом разговоре, юного капитана не только передали бы в руки палача, но и с готовностью разрешили бы последнему хорошо поразвлечься, прежде чем привести его на эшафот. Но странное ощущение одновременной пустоты и тяжести внутри было не чувством опасности, нет, это был ужас. Во время недолгого пребывания в Далигаре до него дошли слухи о начальнике охраны — кажется, его звали Мандрайл, — которого два года назад обвинили в государственной измене и казнили, отрубив голову. Если его предательство было всего лишь выдумкой, то казнь, к которой его приговорили, сама по себе являлась безумным, страшным преступлением. Если же измена все-таки была реальным фактом, преступление заключалось в том, что об этом рассказали маленькой девочке.

Но, как бы то ни было, в обоих случаях все сводилось к тому, что Судья-администратор, которому на тот момент принадлежали жизнь и меч Ранкстрайла, был явным безумцем. Может, Свихнувшийся Писарь все-таки не совсем свихнулся. Жаль, что он умер: у него можно было бы осведомиться о случившемся в действительности.

Ранкстрайл снова наклонился и заглянул Авроре в глаза.

— Выслушайте меня, госпожа, и запомните навсегда то, что я вам скажу. Каждый отвечает за свои поступки, только за свои. В тот день, когда вы вонзите меч в горло какого-нибудь человека, тогда — и только тогда вы будете виновны в его смерти. В тот день, когда вы обвините человека в вымышленной измене, тогда — и только тогда вы будете в ответе за его казнь. А теперь хватит держать в кармане это ожерелье, спрячьте его в надежном месте. Рано или поздно вы вернете его законной владелице и, как сможете, постараетесь исправить несправедливость, причиненную ей, или хотя бы позаботиться о том, чтобы подобного никогда больше не случалось. Но для этого вам понадобятся все ваши силы, так что сейчас прекратите плакать и начинайте есть. Ни один солдат не идет в бой на пустой желудок, а вас ждет настоящая война — начните готовиться к ней прямо сейчас. Сегодня вы научились готовить кролика: в этом саду их еще полно. Лягушки готовятся так же, но на них уходит намного меньше времени. Головастиков вообще можно просто положить на раскаленный солнцем камень, и они тут же будут готовы, только смотрите, чтобы муравьи не съели их раньше. А если что, муравьев тоже можно есть: когда нет ничего другого, сгодятся и муравьи. Через месяц поспеют орехи, и вам не надо будет даже лазить на дерево — они сами падают…

— Не беспокойтесь об этом, господин, я умею лазить по деревьям.

— Правда?

— Да, господин, я залезаю на них по ночам, когда темнота прячет меня от слуг и не мешают все эти одежды. Знаете, это нетрудно, стоит лишь представить себе, что ты — белка или кошка!

— Отлично, тогда вы сможете добыть еще больше орехов, только осторожно: орехи пачкают…

— А разве орехи и правда можно есть?

— Вы никогда не ели орехов? Конечно, их можно есть, только осторожно — зеленая кожура красит руки в черный цвет, и кто-нибудь может это заметить. Пользуйтесь ножом и вилкой и не дотрагивайтесь руками. А если вы умеете лазить по деревьям, то сможете забраться и сюда, смотрите: с крыши сарая можно залезть на эту ветку, а с нее попасть на кухню: там уж вы найдете все, что угодно. Когда человек мучится от голода, то можно и воровать…

— Нет, ни за что! — испуганно прервала его Аврора. — Это слишком рискованно — могут обвинить кого-то из слуг и жестоко наказать за кражу. Уж лучше я буду есть муравьев.