Поллианна. Юность Поллианны - Элинор Портер Страница 42

Пакет… Он связан с детством Джимми, о нем никто не говорил, кроме Джона Пендлтона, и то только во время самой процедуры усыновления. Вообще-то это просто большой белый конверт, сильно пострадавший от времени и содержащий в себе тайну, скрывавшуюся за огромной красной печатью. На конверте рукой отца было написано: «Моему сыну Джимми. Не вскрывать до тридцатилетия. В случае преждевременной смерти вскрыть немедленно».

Было время, когда Джимми возлагал большие надежды на содержимое этого конверта. Бывали и другие времена, когда он совершенно забывал о его существовании. Тогда, в приюте, он очень боялся, что конверт обнаружат и отберут. В те дни он постоянно носил его при себе, под подкладкой пальто. Позже по совету Джона Пендлтона пакет положили в сейф.

— Неизвестно, насколько ценным он может быть, — с улыбкой сказал Джон Пендлтон. — Во всяком случае, твой отец хотел, чтобы ты его хранил, так что не будем рисковать.

— Конечно, я не хочу его терять, — улыбнулся в ответ Джимми. — Но я не думаю, что в нём содержится какая-то ценность. У бедного отца ничего ценного не было, насколько я знаю.

Об этом самом пакете Джимми и хотел рассказать миссис Кэрью, если бы только Джон Пендлтон не прервал его. «Может быть, это хорошо, что я не сказал, — рассуждал Джимми, возвращаясь домой. — Она бы могла подумать, что у отца в жизни было что-то не совсем правильное. А я бы не хотел, чтобы она так думала о моём отце».

В первой половине сентября миссис Кэрью, Джеми и Сэди распрощались со всеми и вернулись в Бостон. Понимая, что она будет по ним скучать, Поллианна всё же вздохнула с облегчением, когда поезд плавно тронулся, унося гостей. Конечно, она никому не призналась в своих чувствах и даже перед собой винилась. «Это совсем не значит, что я не люблю каждого из них, — вздохнула она, глядя, как поезд скрылся за поворотом. — Просто мне постоянно жаль бедного Джеми, и… я устала. Я буду так рада вернуться в те прежние тихие дни, когда мы общались с Джимми».

Однако Поллианна не смогла вернуться в прежние дни. После отъезда гостей, было, конечно, тихо, но с Джимми она не общалась. Он редко показывался в их доме, а если даже и приходил, то был совершенно не тот, прежний, которого она знала, а беспокойный и молчаливый или, наоборот, слишком весёлый, чересчур разговорчивый, хотя веселье это было какое-то нервозное. Поллианна ничего не понимала. Вскоре и он уехал в Бостон.

Поллианна удивлялась, как сильно его не хватает. Просто знать, что он в городе и, может быть, как-нибудь зайдёт, было лучше, чем эта унылая мысль, что его здесь нет. Даже непонятные выходки, уныние, мрачность, веселье лучше, чем эта звенящая тишина. Однажды она поймала себя на такой мысли, что щёки у неё покраснели, глаза стыдливо опустились.

— Так, Поллианна Уиттиер, — резко сказала она самой себе. — Можно подумать, что ты влюбилась в Джимми Бина! Неужели ты больше ни о чём не можешь думать, кроме него?

Словом, она решила взять себя в руки, быть весёлой и внимательной, выбросить Джимми из мыслей. Так уж случилось, что тётя Полли, совершенно случайно, помогла ей.

С отъездом гостей основной источник доходов прекратился, и тётя опять начала беспокоиться и вздыхать.

— Поллианна, я просто не представляю, что с нами будет, — часто говорила она. — Конечно, нас немного выручило это лето, и кое-какие деньги поступили от нашего поместья, но я не могу даже приблизительно предсказать, как скоро кончится это напряжение. Если бы мы могли хоть что-то делать!

После одного из таких разговоров на глаза Поллианне попался журнал, в котором объявляли конкурс на лучший рассказ. Ей это понравилось. Призы были многочисленные и довольно солидные. Прочитав объявление, можно было подумать, что выиграть — легче лёгкого. Объявление вполне могло относиться к Поллианне.

«Это как раз для тебя — для тебя, уважаемый читатель! (Гласило оно.) Если даже ты не писал рассказов, это не значит, что ты не сможешь! Попробуй и увидишь! Хотелось бы тебе получить три тысячи долларов? Или две? Или хотя бы одну? Ты можешь получить, в конце концов, пятьсот долларов или уж на крайний случай — сто! Почему бы не рискнуть?»

— Как раз то, что надо! — воскликнула Поллианна, — я так рада, что это увидела! Здесь написано, что и я смогу написать рассказ. Да, наверное, смогу, если очень постараюсь. Надо сказать тёте Полли, чтобы она больше не волновалась.

Поллианна вскочила и уже прошла половину пути к двери, когда внезапная мысль остановила её: «А вдруг я не выиграю? Лучше будет, если я преподнесу ей сюрприз… может быть, первую премию…»

В эту ночь она уснула, думая о том, что она будет делать с тремя тысячами долларов.

На следующий же день она начала работу. Решительно, с полным сознанием всей важности дела, она вытащила большую пачку бумаги, заточила полдюжины карандашей и устроилась за большим, старомодным столом в гостиной. После того как она нервно изгрызла два карандаша, ей удалось написать три слова на красивом листе. Затем она глубоко вздохнула, отбросила в сторону испорченный карандаш и выбрала другой — тоненький, зелёный, с красивым наконечником. Она долго рассматривала этот наконечник, хмурилась и размышляла.

— Вот так дела! Интересно, откуда они берут названия? — проговорила она почти с отчаянием. — Может быть, сначала нужно решить, о чём рассказ, а потом уж придумывать подходящее название? Во всяком случае, я постараюсь сделать так.

Мгновенно перечеркнув первые три слова, она нацелила карандаш. Однако начало никак не выдумывалось. Даже когда оно и получилось, оно могло быть неправильным; и через полчаса страница представляла собой путаницу зачёркиваний, между которыми виднелись несколько невычеркнутых слов.

Как раз в этот критический момент вошла тётя Полли и усталыми глазами посмотрела на племянницу.

— Что ты там делаешь? — строго спросила она.

Поллианна засмеялась и виновато покраснела.

— Ничего особенного, тётя! — призналась она с печальной улыбкой. — А кроме того, это секрет, и я вам его пока не скажу.

— Хорошо, можешь оставить его при себе! — вздохнула тётя Полли. — А я вот скажу, что если ты пытаешься сделать что-то с долговыми бумагами, которые оставил мистер Харт, то это бесполезно. Я уже дважды пересмотрела их сама.

— Нет, тётя, это не бумаги. Это гораздо приятнее, чем все бумаги, вместе взятые, — победно произнесла Поллианна, склонясь над работой. Она представила себе, что можно сделать, когда три тысячи долларов будут у неё в руках.

Следующие полчаса она опять писала и зачёркивала, опять грызла карандаш. Наконец, с притуплённой, но не исчезнувшей отвагой она собрала бумагу и карандаши и вышла из комнаты.

«Наверное, у меня получится лучше, если я останусь совсем одна, — решила она, торопливо идя по коридору. — Я думала, что надо писать за письменным столом, но… почему-то он мне совсем не помог. Попробую на подоконнике в своей комнате».