Вдоль по радуге, или Приключения Печенюшкина - Сергей Белоусов Страница 45

Вот ресницы мальчика распахнулись снова, он взглянул на Диану, и отчаяния уже не было в этом взгляде, лишь глубокая грусть.

— Ваше высочество! — вмешался Пиччи. — Я должен сообщить вам, что принцесса Филифлюк будет здесь с минуты на минуту!

— Зачем принцесса мне чужая… — прошептал неуверенно Лютик:

Зачем принцесса мне чужая?

Ее совсем не уважаю.

Я не хочу судьбы другой,

Чем быть с Дианой дорогой!

— Я забыл сказать, — продолжал Пиччи, — что в королевстве Филифлюк тоже произошла революция. Принцесса, как и вы, осталась без работы. Попробуйте ее утешить, поговорите хоть пять минут. Если вам она не понравится, я, Пиччи-Нюш, при всех готов съесть свой хвост!

Дверь скромной комнаты в домике дворцового садовника, куда переселили безработного принца, медленно приоткрылась.

Незнакомая девочка стояла на пороге. Тяжелое роскошное бархатное платье на ней было порвано у локтя, подол в пыли. Рыженькая, полная, с лицом, шеей и руками, обсыпанными веснушками, с большим пухлым ртом, она, конечно, не была красавицей. Но от всего ее облика веяло теплотой и каким-то беззащитным обаянием.

Неожиданная гостья шмыгнула вздернутым носиком:

— Народ прогнал из замка сироту,

Я там стихи писала в тишине.

Лишь указали мне дорогу ту,

Где я смогу найти свою мечту

— Ту душу, что близка одна лишь мне.

— Что слышу я! — воскликнул Лютик. — Вы пишете стихи?!

— Люблю их больше, чем французские духи! — мгновенно отозвалась принцесса:

Еще вчера льстецов придворных рой

Мои поэмы слушал не дыша,

Сегодня ж платье у меня с дырой,

Мечты разбиты и пуста душа…

И она зарыдала…

Глаза у принца сияли. Он сам не заметил, как стоял уже на коленях подле несчастной принцессы Филифлюк, держа ее за руки. Даже неотмытые следы чернил на их ладонях были одинакового цвета.

— Всего лишь пять минут назад

Хотел принять я страшный яд…

— взволнованно говорил Лютик.

— По-моему, здесь все в порядке, — шепнул Пиччи-Нюш Диане и Гокко. — Уйдем поскорей, не будем им мешать. Простите, ребята, ничего, что я говорю прозой?..

На другой день принц и принцесса провожали Диану, Гокко и Пиччи. Прощание оказалось долгим и трогательным. Наконец, огромная золотистая птица оторвалась от земли и взмыла в небо, унося на себе названых брата и сестренку.

Еще несколько лет мальчик с девочкой прожили в волшебном домике Пиччи-Нюша. Они полюбили друг друга и, когда стали взрослыми, поженились.

Гокко решил вернуться в свое родное племя, и красавица Диана не отговаривала мужа. Пиччи перенес их на родную юному индейцу землю Бразилии. Гокко был так умен, силен и ловок, что скоро совет племени избрал его вождем. У Дианы и Гокко родилось трое детей — два мальчика, похожих на отца, и синеглазая девочка, такая же прекрасная, как и ее мама. Все они жили долго и счастливо.

История закончилась. Впереди светлым пятнышком виднелся выход из пещеры. Лиза тараторила без умолку.

— …А мне понравился Лютик. Он такой смешной, и все равно было его жаль. Как ты думаешь, на кого похожа принцесса Филифлюк? Пожалуй, на Таню Курихину из нашего класса. Та тоже толстенькая, и в веснушках, и носик вздернутый. Только стихов не сочиняет. Ты любишь, Алена, когда тебе читают стихи?

— Я люблю, когда мама мне читает рецепты тортиков, — мечтательно отозвалась Алена.

— Ну, ты опять об еде! Ты как считаешь, что стало с той толстой Брунгильдой, женой министра? Она умерла или только в обморок хлопнулась? А как думаешь, в Бразилии зима есть? Если там холодно, в чем, интересно, индейцы ходят?

— Лиза! — ахнула сестренка. — А шубка моя, корзинка, валенки? Все у Ляпуса осталось. Стекло волочительное! Им и читать удобно, и драться. Их отдадут?

— Фу! Да попросим у Печенюшкина или Фантолетты, они тебе сто тысяч миллионов стекол наколдуют. И валенок тоже.

— Я тебе что, сороконожка! — возмутилась Алена. — Мне мои валенки нужны. Там метка есть. Я ножку стерла. У меня мизинчик болит! Вот!

С этими словами, возбужденная, сердитая, она вылетела из пещеры и попала прямо в объятия феи. Лизу подхватил Морковкин. Тут же была и остальная компания.

Шумно нахваливая девочек и перебивая друг друга, волшебники рассказывали новости. Выяснилось вот что.

У источника газирона, близ вершины Тики-Даг стоит просто тройной кордон стражи во главе с Глупусом. Зато у замка Уснувшего Рыцаря возле реки Помидорки, где негрустин и домик Ляпуса — народу не счесть. И войско, и фантазильцы, и сам Ляпус в парадных доспехах и с мечом. Видно, решил отстоять хоть один источник — ему бы и этого было достаточно.

— Для нас ничья — поражение, для него — победа, — веско заметил благородный Морковкин.

— Ой! — вспомнила вдруг Лиза. — Я все хотела спросить. Можно? Почему у вас фамилия Морковкин? Это кролик может быть — Морковкин. А вы — как старый король на картинке.

— Ага! — обрадовался чародей. — Ребенок и тот видит. Моя настоящая фамилия Каротель. Дон Диего де Каротель. Да вот, было время в Фантазилье, когда всех заставляли менять фамилии на понятные. Так я и стал Морковкиным. К тому же, — закончил он смущенно, — Каротель в переводе и значит — морковка.

Посоветовавшись, девочки с волшебниками решили, что к источнику газирона, где командует Глупус, пойдет Алена. Так безопасней.

— Тем более, — улыбнулся Печенюшкин, — ты с ним уже знакома. Понравился, а?

— Он смешной и противный! — заявила Алена. — И шепелявит, как маленький. Не понравился! Весь зеленый и сильно глазки большие. Хотел меня лягушками накормить… Что-то опять есть хочется.

— Некогда, Аленушка! — чуть не заплакала Фантолетта. — Может, бутербродик сделать? С икрой? Ты какую больше любишь, черную или красную?

— С маслом, — ответила девочка. — Только густо намажь, пожалуйста. И сверху — зеленый горошек.

Пока Алена перекусывала, Федя хвалился перед окружающими новой рубахой. Непонятно было, когда он успел ее справить. Но рубашка, белая, с красным пояском, с красными, вышитыми по вороту петушками, действительно была хороша.

— Крепкая, — горячился домовой, — сносу не будет! Да ты порви, ты порви, попробуй!

— В чистом — не на смерть ли собрался? — съехидничал Морковкин.

Федя презрительно показал ему свежее пятно на рукаве. Аленка, доедая бутерброд, продолжала хныкать об исчезнувших валенках и шубке. Домовой ее очень понимал, кипел гневом:

— Жуть не люблю, когда личные вещи пропадают. Из горла вырву у Ляпуса! Ребенка обокрал!