Чертоги памяти - Седжвик Джулиан Страница 48

– И ты правда не знал, где он и чем занимается?

– Понятия не имел.

До чего же горько признавать: у человека настолько близкого тебе, настолько для тебя важного, оказавшего на тебя такое влияние, была совершенно неизвестная, скрытая от тебя жизнь!

– Сдается мне, – начинает Син-Син, тщательно выбирая слова, – что он всегда ждал, что люди будут с ним честны и открыты. Только вот сам не всегда таким был.

Дэнни вздыхает:

– Постоянны только Бог, дьявол и мертвецы.

– Что-что?

– Это он так говорил.

– Классно сказано!

Когда они добираются до конца лестницы, темнота сгущается. Лес каменных колонн впереди поддерживает широкую плоскую крышу – точно в каком-нибудь древнеегипетском храме. Лунный свет выхватывает лишь первые несколько колонн, а остальные теряются во мраке. Это здесь я играл в прятки с мамой и Заморой? Очень может быть.

– Надо зайти сбоку.

Еще один пролет ступенек справа от многоколонного зала приводит детей на крышу.

Син-Син тихонько присвистывает.

Перед ними раскинулась огромная площадь, усыпанная блестящим при свете полной луны гравием. Слева площадь тянется до волнистого балкона, вдоль которого стоят мозаичные скамейки, а за ними, за воротами парка – ошеломляющая панорама города, только сейчас выполненная в монохроме, черно-белая версия знакомого пейзажа. Единственные цветные пятна – красные точки на крыше Саграда Фамилия да неоновые вывески где-то вдали, близ площади Каталонии. И за всем этим – темнота моря.

– Зуб даю, одно из его памятных мест находилось именно тут, – говорит Дэнни.

Но что бы ни запечатлелось когда-то в нейронах и синапсах отца, это все равно что никогда не существовало. Огонь стер все: плоть и кости, воспоминания, страхи и надежды… все, что он видел, все, что пытался понять и запомнить. Целую жизнь ты копишь воспоминания, думает Дэнни, а потом умираешь – и все снова разваливается. Исчезает.

Так, да не совсем. Мальчику снова вспоминается фотография Хавьера. Мама и папа – еле видные, призрачные лица в темном зеркале, застывшие во времени. Тайна во всем… во всем вокруг…

По лицу мальчика расползается улыбка озарения. Ну разумеется!

Холмы позади окутаны тьмой, освещены лишь покачивающиеся под ветром верхушки пальм и сосен.

– Тайна! – громко произносит Дэнни.

– Что? – переспрашивает Син-Син с недоумением в голосе.

– Мистериум. Ответ на вторую подсказку. По-латыни «тайна» – «мистериум». Вот что все время нас окружает… Ключевое слово ко второй шифровке.

– Тогда давай скорее расшифровывать, – пылко предлагает Син-Син.

– Нет. Нельзя сидеть на одном месте. Вдруг «Сорок девять» знают, где мы сейчас. Похоже, тот полицейский был главой сектора, но ведь есть еще и остальные. И кто знает, где сейчас Ла Лока.

Покинув обзорную площадку, они торопливо пробираются мимо составленных стопками столов и стульев, сложенных зонтиков. В царящей вокруг тишине малейший посторонний звук кажется неестественно громким: шорохи попугаев в листве, стук шагов по гравию. Это место предназначено для того, чтобы тут гуляли толпы народа, предназначено радовать и развлекать. В темноте и тишине оно становится зловещим и угрожающим – так и чудится, что в любой тени таится засада.

Тропинка вьется среди кустов, огибая потрепанные и изрисованные кактусы-опунции, деревья, укутанные на зиму. Напрягая глаза и уши, Дэнни и Син-Син проходят через более цивилизованную часть парка и углубляются в лес. Под ногами мягко пружинит усыпанная сосновыми иголками земля. Они поднимаются все выше по склону…

Внезапно Дэнни останавливается, вскинув руку и напряженно вслушиваясь. Поворачивается и всматривается в ту сторону, откуда они пришли, в заросли корявых сосен, меж которых расплесканы озерца лунного света.

– За нами кто-то идет.

– Уверен?

Он снова прислушивается. Ничего – лишь стук его собственного сердца.

– Мне показалось, я слышу шаги, а когда мы остановились, они тоже затихли – но на секунду позже, чем наши.

Оба снова напряженно вслушиваются в паузы между звуками их собственного дыхания и тихими вздохами ветра.

– Может, просто эхо? – предполагает Син-Син, прикрыв глаза для вящей сосредоточенности.

– Может. На такой мягкой земле все равно ничего толком не расслышать.

Они двигаются дальше, взрывая ногами полуистлевшие листья, соломенно-ржавые сосновые иголки и песок. Наконец деревья расступаются и впереди показывается залитая лунным светом детская площадка. Одинокая баскетбольная корзина стоит часовым рядом с качелями и каруселькой.

Дэнни оглядывается по сторонам:

– Давай быстро перебежим на другую сторону и подождем там.

Они вместе припускают через площадку – напряженные, настороженные. Хруст гравия под ногами в тишине парка кажется особенно громким.

Благополучно юркнув в кусты на другой стороне, Дэнни оборачивается. Показалось – или та тень и вправду шелохнулась? Да, вон там! За темным силуэтом качелей. Какая-то фигура шевельнулась и снова замерла.

– Видишь? – шепчет он.

– Кажется.

Дэнни ждет, затаив дыхание.

Да! Вон он, этот силуэт – нерешительно двигается вперед, выступает на свет, чуть ссутулившись от настороженности.

И тут Дэнни различает короткий встопорщенный ирокез, а когда преследователь поворачивает голову – лунные лучи блестят на сережке в ухе.

Аки.

Японский клоун делает еще пару шагов по площадке, бросает короткий взгляд в ту сторону, где затаились дети, но потом снова отворачивается.

– Что он тут делает? – шепчет Син-Син.

Дэнни прижимает палец к губам, не сводя глаз с клоуна. Похоже, Аки не может решить, как быть дальше: он поворачивается то в одну сторону, то в другую, а потом достает из кармана сложенный листок бумаги и, развернув, подставляет под лунный свет то одной, то другой стороной. После короткого колебания, он быстро движется куда-то вправо, прочь от Дэнни с Син-Син.

– Выходит, правильно мы его подозревали, – угрожающе шепчет Син-Син. – Гнус какой!

– Мы пока точно не знаем, – возражает Дэнни. Нерешительность в движениях Аки не наводила на мысли об агрессии – скорее о растерянности, словно и он тоже что-то разведывал. – Давай-ка выясним, зачем он здесь, и поскорей.

– Он еще пожалеет, что попался мне на пути, – обещает Син-Син, разминая костяшки пальцев на правой руке.

Но Дэнни уже движется дальше. Память направляет его ноги сквозь танец лесных теней. В груди нарастает возбуж-дение.