Кнопка и Антон - Эрих Кестнер Страница 5

– Гаст, – повторила Кнопка, – ну конечно же, и на дверной табличке написано «Гаст». Кстати, очень красивая фамилия.

Девочка вознамерилась, все, что видит здесь, считать красивым, чтобы не обидеть Антона и его маму.

– Ну как, мама, вкусно? – спросил Антон.

– Отлично, мой мальчик! – ответила больная, уплетая за обе щеки. – Ну ничего, завтра я сама займусь готовкой. А то у тебя уже и поиграть времени нет. Да и домашние задания от этого страдают. Вчера он даже приготовил бифштекс по-германски, – сообщила она Кнопке.

А Антон опустил лицо в тарелку, чтобы не видно было, как его радует похвала.

– А я в готовке совсем не разбираюсь, – поведала Кнопка. – У нас готовит толстая Берта, она весит целых сто восемьдесят фунтов. Но зато я умею играть в теннис.

– А у ее отца есть машина с шофером, – доложил Антон.

– Если хочешь, как-нибудь мы тебя тоже покатаем. Директор – славный малый, – сказала Кнопка. – Директор – это мой папа, – пояснила она.

– У него мерседес, – здоровенный лимузин, и кроме того, у них десять комнат, – расписывал Антон.

– Но у вас тоже очень хорошо, фрау Гаст, – сказала Кнопка и посадила Пифке на кровать.

– А откуда вы друг дружку знаете? – спросила фрау Гаст.

Антон наступил Кнопке на ногу и ответил:

– Знаешь, мы просто однажды разговорились на улице и сразу друг другу понравились.

Кнопка кивком головы подтвердила его слова и искоса взглянув на Пифке, заявила:

– Господа, Пифке нужно на улицу.

Фрау Гаст сказала:

– Да и вам, ребятки, тоже неплохо будет немножко погулять. А я еще полежу.

Антон отнес тарелки на кухню и взял свою кепку. Когда он опять зашел в спальню, мать заметила:

– Антон, тебе пора постричься.

– Ну нет! – воскликнул он, – только не это! От стрижки волосы падают за воротник и потом так щекотно…

– Дай-ка сюда кошелек, – потребовала мама. – И без разговоров отправляйся стричься.

– Что ж, если тебе это так важно, – сказал он; – схожу, ладно. Но деньги у меня свои есть.

Мать как-то странно на него взглянула и он поспешил добавить:

– Я на вокзале помогал таскать чемоданы.

Он поцеловал мать в щеку и посоветовал ей заснуть покрепче, укрыться потеплее, ни в коем случае не вставать и так далее.

– Слушаюсь, господин доктор, – сказала она и подала руку Кнопке.

– Поправляйтесь поскорее, – сказала девочка на прощание. – Пошли, Антон, Пифке не может больше ждать.

Пифке сидел у двери, неотрывно глядя на дверную ручку, словно хотел ее загипнотизировать. Все трое расхохотались. И наконец дети, очень довольные, вышли на улицу.

РАССУЖДЕНИЕ ВТОРОЕ

О ГОРДОСТИ

Я не знаю, что вы обо всем этом думаете. По-вашему, правильно, что мальчик готовит? Что, повязавшись материнским передником, он чистит картошку, кладет ее в котелок, посыпает солью и все такое прочее?

Пауль, с которым я говорил об этом, заявил мне:

– Я бы не стал готовить. Даже и не подумал бы.

– Гм, – сказал я. – А если бы твоя мама лежала больная и врач предписал бы ей хорошо и регулярно питаться, а то она может умереть…

– Тогда ладно, – поспешил ответить Пауль, – тогда бы я тоже стал куховарить, вроде вашего Антона. Но наверное мне все равно было бы стыдно. Готовка – не мужское дело.

– Вот если бы ты играл в куклы, забавлялся кукольными кастрюльками, у тебя и впрямь были бы основания стыдиться, – заметил я, – но если ты заботишься о том, чтобы твоя больная мама вовремя ела, то этим можно только гордиться. И, кстати, гораздо больше, чем прыжком в длину на четыре метра.

– Четыре двадцать, – уточнил Пауль.

– Вот видишь! – воскликнул я, – этим ты уже умеешь гордиться!

Немного погодя он сказал мне:

– Я все обдумал. Возможно, мне не было бы стыдно, если бы меня застали за готовкой. Но все-таки лучше, чтобы никто меня при этом не видел. Я, наверное, запер бы кухонную дверь. А кстати, мама моя ничем не больна. А если бы она все-таки заболела, мы пригласили бы приходящую прислугу. Чтобы она готовила.

Вот упрямая башка, вы не находите?

Пифке остановился у первого же фонарного столба. Дети хотели идти дальше, а он ни в какую. Кнопке пришлось тянуть его.

– Опять он уперся, – пожаловалась она Антону.

– Дай-ка мне, – сказал тот, – сейчас все будет в порядке.

Он выхватил у Кнопки поводок, вытащил из кармана белый носовой платок и снова засунул в карман, но так, чтобы виден был его кончик.

– Пифке! – позвал он.

Песик поднял голову, с любопытством поглядел на белый кончик и подумал: пожалуй, это можно будет съесть. И едва Антон сдвинулся с места, Пифке потрусил за ним, не сводя глаз с платка и взволнованно принюхиваясь.

– Блеск! – одобрила Кнопка. – Роскошная идея. Надо взять на заметку.

– Ну и как тебе наш дом? – спросил мальчик. – Довольно жуткий, да?

– Да, вид у него немного заблошенный.

– Какой? – не понял он.

– Заблошенный, – повторила она. – Тебе нравится это слово? Я сама его придумала. Я иногда изобретаю новые слова. Теплометр, это тоже я придумала.

– Теплометр вместо термометра? – воскликнул он. – Это не так уж плохо!

– Еще бы! – сказала Кнопка. – А давай играть в смешки.

Она не стала ждать, согласится он или нет, а просто взяла его за руку и запричитала:

– Ой-ой-ой, – мне совсем не до смеху, мне очень, очень грустно.

Антон удивленно воззрился на нее. Она наморщила лоб и сделала большие глаза.

– Ой-ой-ой, мне совсем не до смеху, мне очень, очень грустно, – повторила она, потом толкнула Антона и прошептала: – Тебе тоже грустно.

Антон решил доставить ей удовольствие.

– Ой-ой-ой, – застонал он, – мне совсем не до смеху, мне очень-очень грустно.

А так как они смотрели друг на друга и у обоих на лицах была мировая скорбь, они начали хохотать во все горло.

– Ой-ой-ой, мне совсем не до смеху, – опять завел Антон и они еще пуще развеселились.

Наконец, они уже просто не могли смотреть друг на друга. Они заливались хохотом, стонали, хихикали, не могли остановиться и в конце концов чуть не задохнулись. Возле них уже стали останавливаться прохожие.