Грибной дождь для героя - Дарья Вильке Страница 5

Косой парник с запотевшими стеклами и рослыми помидорными кустами, наспех сколоченный туалетный домик на ножках-подпорках — тут еще недавно росла ива. Прямо около забора, где от главной улицы нас отделял лишь дырчатый забор, мама и бабушка Гуманоида поставили кухонный стол, обтянутый аккуратно старой клеенкой в крупную землянику, и стулья — на всех.

— Ну, садитесь, дети, — приветливо сказала мама Витька. Пашка фыркнул. Вот еще — дети.

На стол поставили маленькие вазочки с сушками, конфетами и кукурузными хлопьями — мечтой всего лета. Их привозили очень-очень редко, в огромных прозрачных пакетах, украшенных салатово-зелеными завитушками, и мы съедали их в один присест, подбирая пальцами на дне пустого пакета кукурузную крошку, с сахарной пудрой, и жадно запихивая ее в рот, облизывая сладкие пальцы — чтоб ни капельки не пропало.

Кукурузные хлопья немного примиряли с необходимостью сидеть с Гуманоидом и его мамой у них на участке.

Разложили картонную рисованную карту, кинули на стол новенькие разноцветные фишки и карточки с мудреными вопросами. Мы делились на команды — тянули жребий, все по-честному.

Пашка попал в одну команду с Гуманоидом и сестрой-Асей, а мы с Полинкой и Симкой в другую. Пашка пригорюнился, снисходительно глянув на тощенького Витька и маленькую Асю — ну, придется мне одному за вас отдуваться.

И, картинно тряхнув сложенными шариком ладонями, с кривой ухмылочкой кинул на стол костяной кубик с размеченными точечками гранями.

Первая же карточка оказалась — труднее не бывает. «Какую страну назвали в честь химического элемента?» Сестра-Ася тянулась за сушкой. Пашка морщил лоб — кажется, он совсем не знал ответа.

Мама смотрела на Гуманоида — а тот, опустив глаза, медленно растирал тонкие пальцы, по кругу, одинаковыми движениями.

— Ну что же ты, давай, — мягко сказала она ему.

— Аргентина, — прошелестел тот.

Пашка перевернул карточку и удивленно протянул:

— Надо же.

Заклеенная огромным пластырем губа шевелилась — Гуманоид словно проговаривал какие-то только ему ведомые слова. Белки глаз его странно голубели, когда он сосредоточенно смотрел куда-то в середину стола, а на самом деле будто опрокидываясь внутрь себя, слушая что-то глубоко внутри, в самой своей середке. Потом он поднимал глаза и отвечал — всегда правильно — и это было настоящим чудом, волшебством.

Я, конечно, знала автора романа «Айвенго», а Симка, помучившись, тоже решил уравнения. Но как мы ни старались, с Гуманоидом нам было не сравниться.

За секунду он извлекал кубический корень из числа 1,02, чуть задумавшись, выдавал, сколько квадратных километров в дельте Нила, когда началась Первая Пуническая война и откуда взялось слово «галиматья».

— Ну ты прямо профессор, — восхищенно сказал наконец Пашка. А Гуманоид серьезно смотрел на него, словно ища всегдашнюю издевку в его словах.

Они, конечно же, выиграли — Гуманоид выиграл, — но нам было нисколечки не обидно.

Наутро ощущение чуда никуда не делось. Совсем наоборот — больше не было жалко ручья, запруды, водяных улиток и кровохлебку. Ну разве что чуть-чуть. Чудесным был день, забор Гуманоидового участка и сам он — как обычно, у калитки, тонкие ручки держатся за деревянные рейки. Худенький, странненький, несуразный, но теперь свой.

Поэтому Пашка — весело, по-свойски, ни капельки не насмешливо, а даже уважительно — крикнул:

— Привет, профессор!

И тогда Гуманоид — в первый раз с тех пор, как появился в поселке, обнажив, маленькие, по-мышиному острые зубки, пряча радость и облегчение в глубине словно подернутых молочной пленкой глаз — счастливо засмеялся.

Под домом кто-то вздыхал.

То тихо, чуть присвистывая. То мерно и громко — словно к нам под пол затащили огромного кита. Иногда, если прислушаться, казалось, что живущий под домом облизывался огромным языком и причмокивал.

— Я же говорила, — торжествующе прошептала сестра-Ася, — там кто-то живой. Видишь? Видишь?

Но я ничего не видела. Под домом вздыхала темнота, холод, и где-то там, мы знали, лежали старые доски и кирпичи, а еще, по краям, ближе к кособоким ножкам фундамента, росла тощая крапива.

Наша собака Чапа боялась выходить из дома на крыльцо, а выйдя, суматошно и пугливо, поджав хвост и прижав уши, сбегала со всех ног в сад — будто под домом поселилось настоящее чудовище. Мы позвали Полинку — может, она чего придумает. А родителям, конечно же, ничего не скажем — пока сами всего не разведаем.

Полинка тоже долго всматривалась в темноту, слушала пугающие вздохи и в конце концов беспомощно предложила:

— А может, Симку с Пашкой позовем?

— Волк, — решил Симка.

— Просто ветер, — был непреклонен Пашка.

— Что там у вас? — поинтересовался папа, увидев как мы сидим около крыльца, напряженно всматриваясь в темноту.

Мы замялись.

— Ну это, просто так мы, тут, э… — промямлил Пашка.

Папа подошел к крыльцу, присел на корточки и заглянул в черный провал под домом, из которого тянуло холодом. Черный провал кашлянул и чуть слышно, басом, заурчал.

— Так, — сказал папа.

— Понятно, — сказал папа.

Хотя нам-то ничего и не было понятно.

Он ушел в дом, а мы, затаив дыхание, ждали. Папа поставил у крыльца миску с мясом из бульона, сказал: «Ну иди, иди же сюда».

Сначала из темноты засипело и показались две мохнатые лапы — такие огромные, что мы в испуге отшатнулись. Потом — круглая голова с висящими виновато ушами. А потом, на брюхе, по-пластунски, выползла большая — как десять, или нет, даже пятнадцать Чап. Собака была старая — у хвоста уже виднелись проплешины, а глаза с вывороченными, огромными векам казались заплаканными. Пес полежал сначала — пузом на маминых маргаритках, — затем, медленно встав, нерешительно, будто и не хотел вовсе, а делал папе одолжение, подошел к миске. Деликатно захватил губами кусок мяса, подкинул его во рту и, почти не прожевав, проглотил.

— Я его знаю, — сообщил Симка. — Это Захар — он у дальнего пруда живет.

Захар чуть заметно вильнул хвостом. И дал Симке погладить большую блестящую черную голову.

Родители разрешили пока оставить Захара у нас. Мы с сестрой-Асей радовались: у нас хоть и была Чапа, но для нее мы так и остались сопляками. А она для нас — строгой, высокомерной собакой. Захар — совсем другое дело. Он может стать настоящим другом.

Симка сказал, такой пес называется водолаз, оттого что умеет плавать по воде и под водой. А папа говорит — это ньюфаундленд, есть будто бы где-то на севере такой остров, откуда собак привозят к нам. И вообще — это одно и то же.