Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной - Александр Етоев Страница 5

Уля про Нетунет не знала.

– Что-то вроде Интернета, только на мозговом уровне, – проинформировал ее Санта-Клаус. – Главный плюс: источник питания – собственная твоя голова, а голова она всегда при тебе. Поэтому не нужно ни проводов, ни качественной работы сервера. В Нетунете нет слова «нет», в нем связываться можно когда угодно. Достаточно ввести мысленно необходимые логин и пароль, и практически ты уже в контакте.

– Ничего себе, – сказала Ульяна. – И это доступно любому двоечнику? Захочет, например, Сашка Сизиков получить у доски пятерку, свяжется с Серегой Калякиным, и тот ему мысленно из учебника протелепает ответ?

– Нет, конечно, не так, – успокоил супердевочку Санта-Клаус. – Нетунет доступен пока не каждому. И вообще его еще не придумали, а изобретут лишь через десять веков, когда проблемы с двоечниками не будет вовсе. В этом времени он только у нас – у меня и Санчо… Ой! – воскликнул тревожно Санта. – Санчо, если часы похищены, то ведь воры могут знать и про Нетунет!

– Это вряд ли, – ответил сантамобиль хозяину. – Во-первых, для этого нужно знать, что он вообще когда-нибудь будет изобретен, и специально настроить часы-клепсидры на тысячу лет вперед. А во-вторых, если даже они про него случайно узнали, то для чего тогда, спрашивается, пароль? Наш пароль-то они точно не знают.

– Ладно, будем надеятся на удачу. – Санта-Клаус приблизил свой красный нос к суперчуткому супердевочкиному уху: – Вот, запомни, как выходить на связь, – произнес он чуть слышным шепотом и назвал ей кодовые сигналы. – Я и Санчо тебя услышим. Только не болтай лишнего. И еще, когда работаешь в Нетунете, постарайся не шевелить губами, потому что есть профессионалы, читающие информацию по губам.

Итак, задача была поставлена, и дело оставалось за малым – найти злодея, похитившего часы.

Снега, снега! – молили петербургские пустыри, желая спрятать под пушистым покровом следы хищнического городского строительства.

Бесснежные дворы были голы, и гладкие, упитанные вороны гоняли между мусорными контейнерами упаковки от кефиров и йогуртов.

В лесопарках городской зоны из земли повылезали грибы. Пенсионеры, старики и старушки, прочесывали парки с корзинами, переаукиваясь, как в дремучем лесу.

Рыба в водоемах сошла с ума – перепутав времена года, она резала плавниками воду и, не чувствуя над собой льда, склевывала с поверхности водоема шарики древесной трухи.

Скульптуры в Летнем саду, как всегда упрятанные на зиму в теплые футляры из дерева, потели и просились наружу – охладиться под балтийскими сквозняками.

Ушлые туристические агентства не успевали снабжать желающих путевками за Полярный круг, где, по слухам, свирепствовали морозы.

В супермаркетах торговали снегом, доставленным, как сообщалось в рекламе, из высокогорных районов Грузии. Но это был неправильный снег, наверняка с добавлением химии, он не таял, не скатывался в снежки, из него не лепились бабы, и был он подозрительно не холодным.

Метеорологи слушали атмосферу, но в потрескивании воздушного электричества не было и намека на перемены.

Одним словом – беда.

Беда!

Снег, как Пушкин, – наше главное достояние, наше, как говорится, всё. Без зимы, без настоящей снежной зимы Россию просто невозможно себе представить. Как невозможно представить Марс без знаменитых марсианских каналов. Или без тельняшки митька. Или Хемингуэя без трубки.

Вот и папа Ульяны Ляпиной, застыв с секундомером в руке перед кастрюлькой с шевелящимися пельменями, левым глазом (правый следил за временем) наблюдал, как из рыхлой тучи, вяло проплывающей за окошком, валится непонятно что. Папа тоже переживал за родину, обойденную морозом и снегом. Ему было вдвойне обидно, потому что папа заранее, еще в середине лета, сочинил про зиму стихи. Он держал свое сочинение в тайне, раскрыть которую расчитывал в Новый год, сразу после боя курантов и звона новогодних бокалов. Стихотворение это было про снег, и папа тревожно думал, как же он будет его рассказывать, когда снега нет и в помине.

Шепотом, чтобы никто не слышал, он прочел кусочек стихотворения:

За окошком белый снег,

сосны дышат снизу вверх.

Лес – народный санаторий.

Лыжник, тише, лес насквозь

обворожен, заморожен,

будь сметлив и осторожен,

лыжи вместе, палки врозь.

Я однажды на снегу

увидал живую белку,

я ей руку протянул,

вспомнил Пушкина и сверху

зимней белке подмигнул:

"Всё, мол, песенки поёшь

да орешки всё грызешь?"…

У папы даже веки свело от счастья, пока он его читал, так ему собственное произведение нравилось. Особенно, где про лыжника и про белку. Тем временем стрелка секундомера приблизилась к счастливому финишу: пельмени были готовы. Папа выключил на плите конфорку и громко крикнул из кухни в комнату:

– Мама Маша, ура, победа! Сварил на две секунды раньше обычного! Это же мировой рекорд! Где бумажка с адресом издателей «Книги Гиннеса»?

Мама Маша равлекала Софью Прокофьевну, свалившуюся сегодня утром на головы родителей супердевочки папину двоюродную сестру. Они в двадцать первый раз перелистывали альбом с фотографиями, на которых молодые родители улыбались, стоя в обнимку перед объективом тети Сониной «мыльницы».

На папино радостное известие мама отреагировала прохладно.

– Сам на стол соберешь или как всегда? – ответила она равнодушным тоном.

В это время щелкнул замок, и в прихожей появилась Ульяна. С тихим присвистом поведя носом, она сказала:

– Опять акриды?

В их семье пельмени называли акридами – с легкой руки отца. Выражение пришло из прошлого, из папиных студенческих лет, когда он, как монах-отшельник, жил впроголодь на одну стипендию.

– Дайте мне хоть глазом потрогать мою любимую двоюродную племянницу! – Тетя Соня, позабыв про альбом, уже спешила полным ходом к Ульяне.

Та, услышав звуки знакомой речи, даже выронила из рук кроссовку.

– Здравствуй, рыбочка, здравствуй, птичка! – Тетин голос наполнял всю квартиру, как веселое весеннее половодье. – Ну-ка, ну-ка, покажись своей тете. Изменилась, изменилась-то как! Повзрослела, сколько лет мы не виделись? Ах да, в августе ты была в Москве. А мне кажется, сто лет не видала.

Уля только и сказала, что «здрасте» – в частоколе тети Сониных слов невозможно было найти хоть щелочку.

– Уши в точности как у дяди Славы. – Тетя Соня хозяйским взглядом изучала малолетнюю родственницу. – Сашка, – крикнула она в кухню папе, – помнишь, Сашка, дядины Славины уши? Из-за них он всегда опаздывал и последним прибегал к финишу. Потому что они, как парус, очень сильно тормозили движение.

Конец ознакомительного фрагмента