День карапузов - Дмитрий Емец Страница 5

Ровно в девять вечера у бабушки запищал будильник, и с этим писком для детей началась новая жизнь.

– Все! – сказала бабушка Маша. – Подготовка ко сну! Сон!.. Все! Точка!

– Мы уже спали днем! Ты нас заставляла! – в ужасе простонал Саша.

– Днем это был не сон, а адмиральский час! – возразила бабушка.

– А сейчас какой час? Фельдмаршальский? – съехидничал Петя.

– А сейчас ночной отдых! – отрезала бабушка и пошла наверх. И за ней послушно, как овечки, поплелись Костя, Рита и Саша.

– Надо же! Слушаются! – прошептала Алена.

– А ты не послушайся! В ней есть внутренняя сила и готовность идти до конца! – оценил Петя.

– Между прочим, к старшим детям это тоже относится! У них отбой в двадцать один тридцать – донеслось с лестницы.

Ровно в 21.30, после окончания того, что бабушка называла «умывальными процедурами», старшие дети были загнаны в постель. Один только Петя уцелел. Он забился к себе в комнату и сидел там тихо, как мышь, заложив щель под дверью одеялом, чтобы не пробивался свет.

Часов в двенадцать, считая, что все спят, Петя выбрался из своей комнаты и прокрался на кухню пить сырые яйца. Он стоял в островке света, льющегося из открытого холодильника, и держал в руках яйцо. Надколол его и поднес ко рту, но тут в темноте рядом с ним кто-то зашевелился. Петя испуганно дернулся. На лавочке сидело привидение в длинной ночной рубашке и тихо покачивалось.

Это была прабабушка Зина. На второй этаж она подняться не смогла и поселилась на диване в кабинете у папы. Только вот ей не спалось, и она сидела в темноте: берегла электричество.

– Один парень пришел из армии. Яйцо на базаре купил, не помыл и съел. А на яйце был сальмонеллез. Умер. Всё, – сказала прабабушка.

Уронив яйцо себе на ногу, Петя шарахнулся в комнату.

– Нужно иметь двадцать пар носков одного цвета! И десять пар трусов одного цвета!

– Ну носков – понятно. Это чтобы в стирке не перепутались. А трусов зачем?

Бабушка задумалась.

– Не знаю зачем! Но раз советуют, значит, должна быть логика!

На другое утро была суббота. Костя и Рита сидели на коленях у бабушки Маши и болтали ногами. Катя стояла у мойки и разглядывала оставшуюся с вечера гору посуды.

– У меня предложение! – сказала она. – Папе сорок один год. Он будет мыть сорок одну тарелку. Пете – шестнадцать. Он моет шестнадцать тарелок. Вике – четырнадцать. Она моет четырнадцать. Алене десять – ну вы поняли…

– А ты? – крикнула из комнаты мама, стрекотавшая швейной машинкой.

Ей этот план понравился. Она уже просчитала, что, хотя тарелок у них и много, но явно не больше, чем сорок одна. Значит, вся посуда будет вымыта папой.

– А я буду осуществлять общую координацию и проверять, нет ли на тарелках жира! – сказала Катя и, взмахнув руками, задела что-то, стоявшее на краю мойки.

Ой! Дзин-н!

– Что это был за звук? – встрепенулась мама.

– Синюю тарелку разбили, – пояснила Катя.

– Мою любимую?

– Ну да.

В комнате мучительно задумались.

– Хотя бы чистую или грязную?

– Грязную.

– Ну это еще ничего! – сказала мама.

Удрученные потерей любимой тарелки, девочки сгрудились вокруг раковины и в десять минут перемыли всю посуду. Тем временем мама и бабушка Маша составляли папе список продуктов, которые он должен купить на рынке. Список этот вышел настолько длинным, что его хвостик перевалил на вторую сторону листа. Папу это не слишком воодушевило.

– Напишите мне последним пунктом «потерять список». Тогда я начну сразу с конца, – сказал он и отправился заводить автобус. Заводился автобус неплохо, но батарея у него была неважная. Поэтому нужно было, чтобы он непременно завелся с первого раза.

Пока папа ездил, бабушка Маша и прабабушка Зина наколдовали завтрак. Бабушка Маша жаловалась, что готовить не из чего, но все равно очень скоро весь стол был уставлен тарелками. Дети в нетерпении бегали вокруг, пытаясь чего-нибудь стянуть.

– Рита, ты мыла руки? Ну хоть когда-нибудь в жизни? – спросила бабушка, приглядевшись к синей от фломастеров ручке Риты, вцепившейся в кусок халвы.

Детские ручонки быстро спрятались за спину. Это не осталось незамеченным.

– С мылом, мочалкой и туалетным ершиком! А ну марш!

Рита, жалобно ноя, отправилась мыть руки, закрыла за собой дверь ванной, и почти сразу все услышали грохот и плеск. Бабушка вскочила:

– Что это было?

– А, ничего особенного!.. Думаю, она полезла на стул, чтобы снять с подоконника мыло, и плюхнулась в ванну. Там же одеяла замачиваются, да? – мгновенно угадала Катя, а еще через секунду из ванной появилась ревущая Рита, с которой ручьями стекала вода, и все убедились, что Катя, как всегда, была права.

– Никогда бо-о-се не буду мыть лу-у-у-у-ки! – выла Рита, пока ее раздевали и сушили.

– А почему мыло на подоконнике? – задумчиво спросила прабабушка.

– Потому что Саша его пытался поджигать, – объяснила Катя.

– А оно горит?

– Нет! Но оно воняет! – жизнерадостно объяснил Саша. – Только надо поджигать его вместе с теннисным шариком! Давай покажу!

Саша рванулся показывать, но его силой усадили на место и ограничили его исследовательский порыв куском сыра.

Тем временем Риту переодели в сухое, заплели ей косички, и она сделалась похожей на приличного человека в представлении бабушек.

– Горячая каша! Кому? И никакой больше еды у компьютера! – сказала бабушка, ставя на стол кастрюлю.

– А почему завтрак называется «завтрак»? Потому что его едят завтра? – спросила Алена, выкапывая в каше котлован, чтобы туда стекало масло.

Уже вернувшийся к тому времени папа задумался.

– Хороший вопрос! Ну, может, «завтрак» – это то, что люди оставляли на завтра? Допустим, часть еды запасалась с вечера? – предположил он.

– Оставлять на утро ничего нельзя! В еде размножаются микробы! Всё! Точка! – отрезала бабушка Маша.