Лето лихой троицы - Владимир Аверин Страница 5

Во время плавания рыбнадзор вел себя немного странно — он то говорил без умолку, как экскурсовод, рассказывал про Волгу, про заповедник, про свою работу, а то вдруг замолкал, оборвав фразу на полуслове. В такие моменты он выпрямлялся, чтобы лучше видеть перед собой, взгляд его становился сосредоточенным, устремленным в одну точку. Несколько секунд он напряженно смотрел на какой— нибудь предмет, который не замечали ни Дзюба, ни ребята, а потом как ни в чем не бывало возвращался к своему рассказу.

— В наших местах Волга разветвляется на десятки рукавов, протоков, ериков, а между ними много островов, островков и просто отмелей, на которых растет тростник и камыш, — рассказывал Петрович тоном знатока.

— А что такое ерик?! — крикнул Пузырь. Говорить приходилось громко, чтобы перекричать ветер и шум мотора.

— Ну и ну, — покачал головой рыбнадзор. — Такой большой, а не знаешь, что такое ерик, тудыть— растудыть. Сразу видно, что в городе вырос, настоящую реку небось только по телевизору видел. Представь, что рукава реки — это проспекты, протоки — улицы, острова — площади, а ерики, стало быть, — переулки. Понял?

— Понял! — крикнул Пузырь.

— Держитесь крепче, иду на вираж! — крикнул Петрович и отвел от себя ручку управления. Лодка резко накренилась набок и, повернув на девяносто градусов, лихо вошла в узкую боковую протоку.

Теперь от одного берега до другого стало рукой подать, протока была не шире двадцати метров. С обеих сторон вдоль берегов стояли деревья и высокие кусты. С первого взгляда казалось, что реку окружают дремучие леса, но на самом деле это были узкие полоски растительности, за которыми простиралась голая степь. Над рекой парили крупные птицы, время от времени какая-нибудь из них камнем падала в воду, выныривала, держа в клюве рыбку, и снова взмывала в небо.

— Бакланы, — объяснил Петрович. — Самая вредная птица, тудыть-растудыть! За день сжирает столько рыбы, сколько сама весит. В общем, сколько жрет, столько и гадит!

Впереди на левом берегу показался широкий щит, установленный на длинных деревянных шестах. На нем чернела трафаретная надпись: "ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА! ТЕРРИТОРИЯ ЗАПОВЕДНИКА. ОХОТА И РЫБНАЯ ЛОВЛЯ ЗАПРЕЩЕНЫ".

— Своими руками малевал это предупреждение, — горделиво заметил Петрович. — Тут начинается мой участок. У каждого рыбнадзора своя территория. Каждый охраняет ее, следит, чтобы не было браконьеров, чтобы, тудыть-растудыть, порядок на реке был. Тут осетры нерестятся, икру откладывают и дальше плывут. У меня здесь всегда полный порядок. Это каждый может подтвердить. Я у начальства на хорошем счету. Мой участок от Верхнего Тухлого ерика до Нижнего Тухлого через Митькин ерик. Потом идет Собачий ерик, дальше — Раскаты, а там еще километров пятьдесят — и море, — переполненный гордостью за свое дело, подробно объяснил Петрович. Прибавив газу, он запел неожиданно красивым и сильным голосом: — Кто сказал, что Волга впадает в Каспийское мо-о-оре-э-э? Волга в сердце впадает мое-о-о-о…

Внезапно он оборвал песню, сбавил скорость, приподнялся над сиденьем и напряженно уставился на какой-то предмет. Вадик проследил за его взглядом и понял, чем вызвано странное поведение рыбнадзора. А объяснялось оно просто: Петрович не только управлял лодкой и "вел экскурсию", он еще выполнял свою непосредственную работу — следил за рекой, смотрел, все ли на ней в порядке. Сейчас он уставился на палку, плавающую в нескольких метрах от берега. Палка была самая обычная, сучковатая, сантиметров сорок в длину. Ну плавает себе и плавает, что тут особенного, подумал Вадик и вдруг понял, что палка именно плавает, а не плывет, то есть просто держится на воде, не двигаясь с места, хотя течение здесь было довольно сильное. Вадик догадался — это поплавок.

— Тудыть-растудыть, — озабоченно произнес Петрович, сбавил скорость до минимума и, подплыв к палке, схватил ее рукой и потянул вверх. За поплавком из воды потянулась веревка, а за ней рыболовная сетка, связанная из лески и укрепленная между двумя деревянными планками. Нижняя планка отягощалась свинцовым грузилом, а вся конструкция напоминала экран размером один квадратный метр.

— У нас это называется "телевизор", — объяснил Петрович. — Запрещенная браконьерская снасть. Видать, недавно поставили, раз рыбка в нее не успела попасть. — Петрович достал из кармана складной нож, нажал на кнопку — выскочил стальной клинок. Острым, как бритва, лезвием он крест-накрест разрезал леску "телевизора". Вадик успел сфотографировать этот момент. Бросив под лавку испорченную снасть, Петрович внимательно посмотрел по сторонам, словно выискивал браконьера, спрятавшегося за кустами и деревьями. Тяжело вздохнул, снова крутянул рукоятку газа, увеличив скорость до максимума, и направил моторку прямо на остров, поросший тростником, в самую его середину.

От этого ребятам стало не по себе, хотя Дзюба оставался совершенно спокойным. Пузырь склонил голову к Дине и еле слышно сказал:

— Еще минута — и лодка врежется в остров. Мы костей не соберем.

— Надеюсь, он свернет.

Но Петрович не свернул и не сбавил газ. Моторка на полной скорости врезалась в зеленую стену из тростника и, не останавливаясь, продолжила путь. Лодка носом прорезала путь в зарослях, стебли осоки на мгновение расступались перед ней и снова смыкались сзади, создавая путающее ощущение замкнутого пространства. Впереди, сзади, слева, справа — кругом стояла сплошная стена тростника, лабиринт, из которого, казалось, не было выхода.

— Да не бойтесь вы так, — успокоил своих воспитанников Дзюба, обратив внимание на их испуганные лица. — Мы не заблудимся. И не утонем. Мы плывем по мели. В засуху на этом месте обнажается остров, а сейчас тут глубина полтора метра.

Они выскользнули из зарослей тростника так же стремительно, как и влетели в них. Навстречу снова брызнул сноп солнечного света. Петрович свернул влево, обогнул небольшой мыс, повернул направо, пустил моторку в протоку, затем снова направо, вокруг небольшого островка и опять налево. Ребят бросало то на один борт, то на другой, Петрович словно уходил от погони. Вадик почувствовал тошноту от этой головокружительной гонки.

— Это облом, — сказал он Пузырю.

— Ты о чем?

— Я думал, что мы сделаем плот и на нем просто вернемся в Андреевку, ну, по тому же пути, по которому сюда приплыли.

— Ну? — не понял Пузырь. — Я тоже так думаю. Мы это и сделаем.

— Да? А у тебя репа не треснет вычислять эти повороты? Ты запомнил, сколько раз Петрович свернул налево, а сколько направо? В какие протоки вплыл, какие островки обогнул, из каких ериков выплыл? Я, например, ни черта не запомнил.

— Хм, не переживай. Я укажу тебе правильный путь. У нас есть карта. Я умею ориентироваться по ней, — самоуверенно сказал Пузырь, на которого почему-то не действовала эта бешеная качка. Он догадался, отчего побледнел Вадик, и утешил его: — Терпеть тебе недолго осталось. Главное, помни, что я рядом. Спроси у меня, как поступить, и я объясню. Недаром я все лекции Дзюбы записал в тетрадь. Короче, держись меня — не пропадешь! — снисходительно ухмыльнулся Пузырь и по-дружески, но довольно сильно хлопнул друга по спине. Вадика от этого удара чуть не стошнило.