Живые. Эра драконов. Книга 2. Древние города - Варвара Еналь Страница 5

Мэй вздохнула, улыбнулась матери Люка и приняла из ее рук мисочку, доверху наполненную печеным мясом.

В этот раз блюдо было приготовлено по-другому. Мясо не жарили на прутиках на открытом огне, а завернули в длинные листья какого-то растения и запекли на углях. А еще к нему были большие круглые лепешки из тимайю, видимо, той самой, которую в прошлую вылазку украл Люк. Все это так вкусно пахло, что Мэй потянулась было к миске и схватилась за обточенные заостренные палочки, которыми тут накалывали мясо. Но вовремя замерла, заметив, что никто за столом не принимается за еду.

И младшие девочки, и Ник, и серьезная Нгака, в ушах которой висели длинные, тонкие цепочки из красного металла, украшенные крошечными красненькими камушками, – все сидели и чего-то ждали. Мэй вопросительно глянула на Люка, и тот сложил ладони и показал, что надо сначала помолиться.

Вот же, а она и забыла об этих дурацких религиозных правилах Всадников. Ладно, что там надо сделать?

Тут появилась мать Люка, поставила на стол два больших пузатых кувшина и коротко сказала:

– Начнем трапезу. Пусть главный мужчина клана призовет милость Настоящей Матери.

И тогда Люк помолился. Как обычно – сложил ладони перед лицом, наклонил голову и просто сказал:

– Благодарим тебя, Настоящая Мать, за жизнь и пищу.

После этого дети набросились на еду. Шумно принялся жевать Ник, захлюпал кинель в чашке Нгаки, завозилась самая маленькая девочка, выхватывая из миски куски побольше. Отец тут же спросил, почему мама Люка не садится за еду. Та объяснила, что старшая женщина сначала кормит всю семью, а уж после ест.

– Такие правила? – уточнил отец. – От них нельзя отступить? У нас в Городах вся семья садится за стол, и женщины тоже. У нас так принято.

– Женщина прислуживает за столом, только когда гости. Садись, ма, поешь с нами. А то мне скоро уезжать, и мы так и не успеем поговорить друг с другом, – тут же спохватился Люк.

– Садись, Еника, иначе тут ничего не останется, – снова попросил отец.

Значит, мать Люка зовут Еника. И Люк совсем не похож на нее. Глаза у матери круглые, большие, брови чуть широковаты и опускаются вниз. Даже нос немного другой формы – более крупный и более круглый. Из всех мальчиков на нее больше всего походил Ник: такой же нос, глаза и подбородок. А Люк, видимо, весь удался в отца.

Совместная еда прошла спокойно и даже весело. Неловкость, которую Мэй чувствовала поначалу, быстро улетучилась, сразу после того, как Нгака принялась рассказывать, как ловко Люк и Мэй помогли загнать маток мьёсов в загоны.

– Я когда приехала, уже все было сделано, – сообщала она, вытирая ладонью рот, – теперь осталось только дождаться малышей. И одного я точно выберу себе. Хочу двоих верховых мьёков для себя.

– Кто тебе даст? – лениво возразил Люк. – Животные нужны для шерсти. Как можно больше шерсти. А для езды у нас и так хватает. Шерсть мы можем продать клану, который живет около Храма. Они заплатят красной посудой и красными ножами. И браслетами для вас, и сережками – все как вы любите.

– Одного малыша мне, я сказала! – не унималась Нгака. – Иначе кто вам будет прясть вашу шерсть? Никто!

– Ты будешь, вместе с матерью. Прясть, делать нитки, делать ткань. Все как всегда.

Тишины за столом не было. Ник что-то пытался рассказать отцу Мэй, младшие девочки пихали друг друга и то и дело пролезали под столом, шастали к бочкам с водой и поливали друг другу на руки. Нгака препиралась с Люком. И только Мэй ела молча, наблюдая за всем этим.

Да, тут было шумно и беспокойно, но тут была жизнь. И она слишком уж отличалась от того порядка, спокойствия и неподвижности, что царили в доме Мэй в Третьем Городе. Когда за полдня всех звуков – это только шлепанье ящерицы по полу и легкое гудение убирающего леки, когда ждешь возвращения отца с работы, считая минуты, и бежишь встречать у порога. Когда сбегаешь от странного беззвучия к подруге отца в клинику и сидишь, сидишь часами, наблюдая за циферблатом на больших электронных часах. Когда с сожалением провожаешь одноклассниц до дома, понимая, что еще чуть-чуть – и они скроются за дверьми, в семьях, и одиночество снова навалится холодной молчаливой глыбой.

А здесь все гудело, шумело, булькало и выкипало. Двигалось, ругалось, улыбалось. Пихалось и говорило.

Молчаливой в этом семействе была только мать Еника. Молчаливой, спокойной, расслабленной. Уверенной и добродушной. Она знала, как управлять всем этим большим сообществом. И ее слушались. Достаточно было только поднять одну бровь и кивнуть Нгаке, как та тут же принялась собирать остатки еды со стола и кидать в печь. А две младшие взялись относить опустевшие миски. Да, вываляли их в песке, но ведь все равно мыть…

Вот Жак ринулся помогать сестрам. Вот поднялся легкий ветер, и Люк опустил натянутую между деревянными столбами ткань, закрывающую стол от песка. Все двигалось, несмотря на хаос и многоголосицу. Каждый знал свое дело и умел его делать.

И Мэй видела, как это впечатляло отца.

Она улыбнулась ему и хотела спросить, понравилось ли мьёково мясо, как на плечо легла рука Люка.

– Нам пора. Тут и без нас управятся, – коротко сказал он.

3

Енси опустился у неровной, бугристой стены, один край которой поднимался выше другого и торчал угрюмым каменным осколком. Почерневшая, осевшая стена казалась такой же старой и древней, как и вся пустыня Камлюки.

Яростный костер полыхал у ее основания, а чуть дальше, на огромной площадке, там, где песка было немного и проступала оголенная скала, стояли драконы. Так много драконов, что Мэй и не могла сосчитать. И они уже не казались милыми и дружелюбными, как Енси. Их сложенные крылья, прикрытые глаза и торчащие в разные стороны рога пугали, угрожали, наводили ужас.

Каждый дракон был особенным – это Мэй сумела разглядеть с высоты, пока подлетали. У кого-то на носу и по всей голове выступали острые шипы, у кого-то на крыльях торчали рога. Голова одного казалась большой, а выступающая челюсть придавала выражение свирепости.

Драконы стояли неподвижно, лишь некоторые лениво и медленно выпускали дым из ноздрей, отчего драконья площадка временами покрывалась дымной завесой.

Спустившись с Енси, Мэй оглянулась на множество мужчин, устроившихся у костра, и почувствовала, как ее одолевает робость. Даже не робость, а нервная дрожь. Перед ней были воины, закаленные в битвах. Свирепые, серьезные, строгие. Длинные волосы большинства из них были убраны в хвосты и украшены кожаными рыжими и зелеными лентами. Многие стояли с обнаженной грудью, и можно было видеть темно-синие татуировки – разверзнутые пасти драконов с горящими глазами. Ни один из воинов не улыбался, никто не был настроен дружелюбно.

Мэй тут не ждали. Ей не были рады, к ней относились с опаской. Она была врагом для всех этих свирепых мужчин, вооруженных арбалетами и лучевыми мечами. Ее могут убить одним движением, едва она навлечет на себя гнев или даже просто неудовольствие.