Юрка - Леонард Пирагис Страница 6

– По мне, как хотите, так и думайте. Я же лично… с сегодняшнего дня не в состоянии уважать себя. К тому… Юрке… я питаю, во всяком случае, больше уважения…

Он почти сердито отхлебнул из стакана чаю.

– Мы растерялись, словно дети. Да что я говорю «дети»! – продолжал Виктор Петрович: – Ребенок – тот поступил хладнокровнее…

Эмма Романовна не преминула сказать несколько теплых слов по адресу спасителя.

– Славный, должно быть, мальчик, – закончила она, – хоть и уличный…

– Да, – согласился задумчиво Ихтиаров. – Я и Саша – мы обязаны ему по уши. Ведь он спаситель двух жизней!.. Кто знает, что бы случилось, не окажись этого маленького героя… Не удивительно, если я, не видя его, почувствовал к нему особую симпатию, – точно про себя продолжал Ихтиаров. – И я, право, не знаю, что могу сделать для него, чтобы хоть сколько-нибудь отблагодарить его… Прямо затрудняюсь.

Студент вскинул на него глазами.

– Я бы на вашем месте нисколько не затруднялся бы. Я сделал бы все, – отвечая на вопросительный взгляд Александра Львовича, продолжал он, – чтобы скрасить жизнь этого мальчугана. Не думаю, чтобы ему сладко жилось. Я бы постарался вырвать его из окружающей его обстановки. Одним словом, за жизнь сына я дал бы ему возможность тоже жить…

– То есть, иными словами, вы взяли бы его к себе, усыновили бы его?

– Понятно!

Эмма Романовна посмотрела сквозь пенсне строгим каким-то взглядом.

– Я думал об этом, – заметил Ихтиаров. – Однако затрудняюсь еще прийти к какому-нибудь заключению.

Виктор Петрович пожал плечами.

– Тут и думать-то нечего…

– Что вы, что вы! – перебила Эмма Романовна. – Как нечего думать? Не забудьте, что у Александра Львовича имеется сын, на которого общество уличного мальчика может повлиять не совсем желательным образом… Вы это упускаете из виду.

– Ничего я не упускаю из виду… Я даже помню, что не будь этого «уличного», как вы выражаетесь, мальчика, то сегодняшнее приключение могло бы скверно закончиться для сына Александра Львовича…

– А по-вашему, раз бродяга спас Сашу от смерти, то отсюда следует, что он должен погубить его нравственно? Я бы на месте Александра Львовича никогда бы не решилась рискнуть благополучием сына… Нет!

Эмма Романовна так энергично потрясла головой, что пенсне упало с ее носа и повисло на шнурке, продернутом за ухом.

– Эх, оставьте, Эмма Романовна, – с досадой отмахнулся студент, словно отбиваясь от шмелей, готовых впиться в его лицо. – Бросьте! Прежде чем говорить об «уличных» мальчишках, следует поближе познакомиться с ними… Среди них имеются такие «бродяги», в которых вы найдете хороших задатков вдвое больше, чем у иного благовоспитанного ребенка.

Эмма Романовна не могла согласиться с этим.

В сущности, она была добросердечная особа и, понятно, не могла питать ничего враждебного по отношению к Юрке. Но некоторые убеждения, впитанные ею с детства, а также привязанность, которую она чувствовала к Ихтиарову и его сыну, не позволяли ей встать на точку зрения студента.

Выросшая в добродетельной немецкой семье и вышедшая замуж за добропорядочного немца, Эмма Романовна испытывала уважение только лишь ко всему благообразному, вылощенному и чистому. Понятие о добродетели в ее глазах было тесно связано с представлением об аккуратности и чистоплотности. Она не могла ни на минуту даже допустить, что под грязными лохмотьями может скрываться золото, и ее всегда возмущали и приводили в ужас оборванцы-детишки, с утра до ночи бегавшие по улицам. В них она справедливо видела бездельников, что казалось ей верной почвой для развития пороков, и если не могла она обвинять самих ребятишек, то во всяком случае к их родителям питала глубокое отвращение и недоверие.

Спор грозил опасностью разгореться.

– Позвольте, – вмешался Александр Львович. – Мне кажется, что вы оба не совсем правы… по крайней мере по отношению к спасителю моего сына. Мне думается, что не может быть безнадежно скверным мальчик, рискующий своей жизнью для спасения другого… Мне очень нравится, кроме того, благородство этого мальчика, и я, право, нисколько не задумаюсь сделать его Сашиным товарищем, если… если согласится на то его родственница… А впрочем… я еще подумаю об этом.

Вопрос был исчерпан, но оба спорщика не были удовлетворены словами Ихтиарова. Эмма Романовна с неудовольствием забренчала посудой, а студент, пожав плечами, склонился над стаканом, и во взоре его, упорно исследовавшем пустые недра этого сосуда, сквозило нечто вроде презрения, вызванного нерешительностью Ихтиарова.

Александр Львович заметил поведение своих собеседников, но ничего не сказал.

Разговор больше не клеился, и полчаса спустя все трое покинули террасу, пожелав друг другу спокойной ночи.

Глубокая ночь застала Ихтиарова ходившим взад и вперед по своему кабинету: он никак не мог решить вопроса об Юрке. Воззрения Эммы Романовны находили отклик в его душе, и в то же время взгляды студента отвечали его собственным представлениям о выражении признательности маленькому бродяге.

К Эмме Романовне Ихтиаров относился с большим уважением и ценил ее советы, всегда видя в них громадный житейский смысл. Поселившись лет пять назад в осиротевшем доме Александра Львовича, Эмма Романовна так умело и добросовестно взялась за хозяйство, что отсутствие настоящей хозяйки было незаметно. Добрая по природе, она, насколько могла, старалась заменить Саше мать, и старания эти, понятно, расположили к ней Ихтиарова, который в конце концов стал видеть в ней члена семьи.

Студента он любил. В нем он ценил не наемного учителя, а друга, – как своего, так и сына. Прямой и открытый, Виктор Петрович мог каждого расположить к себе, а та любовь, которую питал он к сыну Александра Львовича, естественно покорила сердце отца.

Доставить своим решением неприятность кому-либо из этих людей Ихтиаров не мог, а другого исхода не было.

«Презирать меня будет», – думал он о студенте, когда мысленно соглашался с доводами немки. – «Обидится Эмма Романовна», – думалось в то время, когда мысли склонялись на сторону студента.

И в обоих случаях было тяжело и неприятно. Нерешительный по природе, Ихтиаров никак не мог обойти эти два камня преткновения и потому к утру еще ничего не придумал.

Утром состояние здоровья Саши рассеяло все страхи и опасения Александра Львовича: мальчик проснулся веселым и бодрым.

Проснувшись, он успел даже выскочить из кровати, но был насильно водворен в нее обратно Эммой Романовной, сообщившей ему приказ доктора.

Понятно, Саше пришлось не по вкусу подобное приказание: несносно лежать, чувствуя себя совершенно здоровым, да еще в летний день, когда утреннее солнце, скользя по мокрым от росы листьям деревьев, бликами прокрадывается в комнату, разбегаясь по полу и мебели подвижными пятнышками… Но делать нечего. Вздохнув, мальчик забрался в постель, крайне недовольный и доктором, и теми, кто исполняет его приказания.