Золотая жила для Блина - Евгений Некрасов Страница 6

Отдельные стволы были не из Лининого стихо­творения. Это не «щетина бурелома». А РАЗ ЛИ­НА ВИДЕЛА БУРЕЛОМ, ТО ЛЕТ ЕЙ ДОЛЖНО БЫТЬ НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ СТАРОЙ ЯПОНКЕ!!!

Блинков-младший вспомнил неземные, ярко-зеленые в крапинку глаза парашютистки и уже всерьез подумал, что Лина — инопланетянка.

Пaпe он, конечно, ничего не сказал. За­чем? Чтобы опять выслушивать: «Это бред собачий», «Я тебе запрещу теле­визор смотреть»?! Нет, союзников у Блинкова-младшего не будет. Разоблачать подозрительную Лину придется одному.

Нужно было придумать какое-то испытание для зеленоглазой. Но как его придумать, если Митька ничего не знал о Лининой расе! Может, они живут тысячу лет, поэтому Лина и выглядит как девчонка. А может, она биоробот, и внутри нее прячется серый монстр с хоботком. Или она зем­ная девчонка с черной пиявкой в шишковидной железе.

А Лина, видно, сообразив, что проговорилась, не показывала носа из своего купе. Блинков-младший утешал себя тем, что времени еще навалом: поезд идет до Красноярска трое суток. Правда, больше суток уже прошло.

Они с папой доели московскую курицу и сыгра­ли в города. Папа больше знал, зато у Митьки был прием: он все время называл города с окончанием на «к». Папа ему: «Караганда», а Митька: «Актю­бинск», папа: «Копенгаген», а Митька опять: «Но­восибирск». Когда папа проиграл, Митька посмот­рел на часы, и оказалось, что и вторые сутки, счи­тай, кончаются: осталось два-три вечерних часа, а ночью с Линой не поговоришь.

Пересилив себя, Митька заглянул в Линино купе и сразу получил серебристую пилюльку от японки.

Старушка рассказывала, как искала своего сы­на, который был солдатом японской Квантунской армии и в августе 1945 года попал в плен к нашим.

Сначала она просто ждала, как другие матери. Потом к другим матерям вернулись сыновья, а к ней — нет. Она стала писать письма в Россию, но ей не отвечали. После войны прошло десять лет. Старушка уже тогда была немолода. Она поняла, что ждать придется долго, и стала пить серебрис­тые пилюльки долголетия и учить русский язык, чтобы все в России понимали ее письма.

Это была трогательная и ужасно длинная исто­рия. Старушка помнила, кажется, всех, кому пи­сала за прошедшие годы, помнила, кто не ответил, а кто ответил и как. Весь этот бесконечный список она выгружала на Лину с Митькой деловито и без­жалостно, как бомбардировщик.

Митька затосковал. А Лине совсем не надоело, она еще и переспрашивала, если что-то не разобрала:

«Кручёв» —это кто?

Это Кру-чёв, ваш травный правитерь. Он быр рысый, — объясняла старушка, улыбаясь в тридцать два фарфоровых зуба. Митьке она сказа­

ла: — Рюбрю мородёз. С Риной я сама мородею!

Через час Митькино терпение лопнуло. Он сде­лал вид, что вспомнил об одном деле, и ушел.

Интересная получалась картина.

Девчонка нашла себе подружку — столетнюю японку.

Она прыгает с парашютом и преспокойно бежа­ла по перрону с сумкой, которую он, Д.О. Блинков-младший, далеко не слабак, потом еле протащил двадцать шагов.

Она интересуется Тунгусским метеоритом, на который наплевать девятьсот девяносто девяти людям из тысячи. И Митьке было наплевать, пока папа не взял его в экспедицию.

Она видела бурелом, которого никто не видел уже лет пятьдесят.

А самой этой девчонке от силы восемнадцать (Митька все-таки надеялся, что поменьше). Или она только так выглядит?

Всякое бывало в жизни лучшего сыщика из всех восьмиклассников (теперь уже из всех девяти­классников, поскольку он перешел в девятый). Ло­вил террористов и музейных воров, выводил на чистую воду наркоторговцев; в джунглях Венесуэ­лы охотился с самодельным копьем и убегал от хищников. Но сейчас зашел в тупик. Кто она, Ли­на, — человеческая девчонка со странностями или... Блинков-младший жалел, что нельзя подключить­ся к Бандуре и посмотреть, какого она мнения о Лине. Ведь ее датчики отмечают все, что происходит вокруг. Когда Бандура вернется к академику Лемехову, он расшифрует ее записи. Вот будет обидно, если академик скажет: «Странный попут­чик ехал с вами в поезде. У него два сердца, а в пупке радиолокатор».

Прошли вторые сутки пути и день третьих. Ночь вычеркнула еще восемь часов. С утра Блин-ков-младший слонялся по коридору или сидел в своем купе, оставив дверь приоткрытой. Зелено­глазая проходила мимо то с полотенцем в руках, то с чаем для себя и для японки. Поговорить не уда­лось. Один раз Митька начал: «Уже Сибирь, а жар­ко», Лина усмехнулась: «А ты снега ждал?» — и разговор увял, не успев начаться.

Митька совсем запутался. То жалел, что даже не попытался поцеловаться с Линой. То представ­лял, что ей сто лет и она инопланетянка. Он тянет­ся к ней губами, тянется и вдруг видит, что зубы у Лины фарфоровые, как у японки, а язык черный и по-змеиному раздвоенный.

Приближался Красноярск. Дальше надо было лететь самолетом, а сначала, разумеется, доехать до аэропорта. Блинков-младший хотел позвать с собой Лину: мол, зачем тебе трястись в автобусе, когда мы повезем Бандуру на машине. Лина не сказала, куда едет, но стишок про центр паденья подсказывал, что и она добиралась до Ванавары. Митька решил глаз с нее не спускать.

Но купе Лины и японки было заперто. Позже Блинков-младший увидел, как они появились из тамбура — наверное, ходили в вагон-ресторан. Зе­леноглазая придерживала старушку под локоток. Митьке она сказала, что зайдет.

Он ждал, пока папа вдруг не объявил, что пора выносить госпожу Бандуру в тамбур. С ящиком она весила килограммов двести, поэтому тащить ее вдвоем даже не пытались. Вынесли сначала пустой ящик, потом рюкзаки. Проходя мимо Лининого купе, Митька нарочно старался задеть дверь. Ноль внимания!

Последние пятнадцать минут съела Бандура, которая цеплялась колесиками за ковровую до­рожку на полу. Когда ее дотолкали до тамбура, по­езд уже остановился, надо было выгружаться.

Оставив папу на перроне, Блинков-младший за­бежал к Лине. Дверь ее купе была приоткрыта, старая японка стояла у окна с видом фрекен Бок, тоскующей по Карлсону.

Где Лина? — глупо спросил Блинков-млад­ший, хотя уже видел, что в купе нет ее вещей.

Сошра, — печально ответила японка. — А я успера ее порюбить...

Зеленоглазая вышла через другой вагон!

В аэропорту с непонятным названием «Черемшанка» папа ушел, а Митька остался караулить вещи. Со скуки он стал читать расписание полетов и сделал неприят­ное открытие: самолет в Ванавару взлетел пять минут назад, следующий будет через неделю. Эх, знать бы раньше! В одной только пельменной Мить­ка с папой потеряли полчаса. Водитель их подбил: «Настоящие сибирские пельмени, а не ваши мос­ковские хрящи в туалетной бумаге...» Лина, Лина! Вот куда ты спешила. Сейчас уже летишь в Вана­вару... Стало еще обиднее. Знала и не сказала! С досады Митька стукнул кулаком по ящику, и Бандура отозвалась скрипом пружин. Да, это был еще один поступок зеленоглазой, необъяснимый для девчонки, которая читала тебе стихи и слуша­ла твои истории. А по-инопланетянски, подумал Митька, Линии поступок очень правильный. Те­перь Ученая Бандура, которая должна разгадать загадку Тунгусского взрыва, на неделю застряла в Красноярске. А за неделю многое может с лучить­ся...