Последний орк - Сильвана Де Мари Страница 69

Птица Феникс бросила на нее высокомерный взгляд и продолжала:

— Не спорю, господин, это очень хитро — дать одинаковые имена дракону, селению, бухте и ребенку, ибо так никто не сможет понять, о чем именно идет речь, — прокомментировала она. — Вы это сразу придумали или пришлось долго размышлять? Не говоря уже о всей этой чести, оказанной одному из пожирателей фениксов.

— Госпожа, — совсем вышла из себя Роби, — я буду вечно благодарна дракону, носившему имя Эрброу. Без его самопожертвования мы бы не выжили; его образ утешал мое одиночество долгие два года. Я никогда бы не подумала, что буду оплакивать его кончину больше, чем до сих пор. Но с того мгновения, как вы, госпожа, появились в моем доме, моя тоска по дракону усиливается с каждым часом. И позвольте напомнить вам, что ни я, ни моя дочь не принадлежим к Народу Эльфов. И мы не питаем абсолютно никаких сомнений насчет возможности съесть любое годное в пищу существо, а вы как раз относитесь к этой категории.

Птица Феникс осталась совершенно невозмутимой.

— Госпожа, — ледяным тоном промолвила она, — я не сомневаюсь, что, будучи незамужней, вы бы так и поступили, но я уверена в том, что ваш супруг не допустит подобного.

У Роби перехватило дыхание. Это была чистая правда. То есть нет, это была чистая ложь: даже без Йорша она никогда и ни за что на свете не подумала бы убить и съесть существо, наделенное даром речи. Слова Птицы Феникс должны были лишь подчеркнуть разницу, которая всегда существовала между Роби и Йоршем, даже не просто подчеркнуть, а преувеличить настолько, чтобы между ними возникла пропасть. Она сама спровоцировала Птицу Феникс на эти слова. Так ей и надо.

Еще невозмутимее, чем Птица Феникс, оказался Йорш.

— Госпожа, — безмятежно заметил он, — то, что вы сейчас сказали, соответствует истине. Моя супруга использовала в беседе с вами гиперболу, то есть убедительный риторический прием, заключающийся в чрезвычайном преувеличении сказанного. Моя супруга никогда бы не съела вас, но я считаю правильным то, что она именно этим вам угрожает, потому что данный метод один раз уже показал свою эффективность в том, чтобы заставить вас замолчать, — а речь ваша крайне неприятна. Но, так как теперь угрожать вам съедением уже бесполезно, я предлагаю другую, более действенную и легко осуществимую угрозу: если вы посмеете еще раз неуважительно отозваться о моей семье, я водружу вас на плот и отправлю обратно на остров, где вы останетесь если не до конца ваших дней, то наверняка до конца моих, которые вне вашего общества будут намного приятнее.

Тревога Роби улетучилась в одно мгновение. Она спросила себя, как ей только в голову пришло расстраиваться из-за глупых слов глупого существа: сейчас все казалось простым и ясным, и мнение курицы не имело больше никакого значения.

Птица Феникс не заткнулась, а вновь затянула свой невыносимый плач. И снова никакого визга — сладчайшим голосом, все ярче и ярче сияя оперением, она взывала к своей извечной грусти, к своему бесконечному одиночеству, к бездонному отчаянию своей жизни, в которой век за веком не появлялось ни проблеска утешения. Как и в прошлый раз, сбежались все жители селения. Но возмущение жестокостью Роби на этот раз было не таким громким. Гала и Карен Ашиол не показывались. Птица Феникс, хоть и без особой радости, была принята в дом Соларио. Он и его супруга через некоторое время постучали в дверь Йорша и Роби, умоляя забрать от них злобное создание и простить им этот проступок.

— Ее плач трогает до глубины души, — заметил Йорш, — но он стоит ей огромного труда. Она не в силах продлить его воздействие надолго. И когда она возвращается к своему обычному визгу и к оскорблениям, никто ее не выдерживает. К тому же тот, кто слышит ее плач не в первый раз, с каждым повторением сочувствует ее грусти все меньше и меньше.

— Это глупое и всем недовольное существо, — проговорила Роби, — но похоже, что придется нам держать ее у себя дома. — В некотором роде они считались главами селения. — Впрочем, теперь, когда мы знаем ее оружие, она ничего не сможет нам сделать.

Поднялось солнце, развеялся туман, и воздух стал постепенно нагреваться. За холодным утром последовал теплый ясный день. Берег был залит солнечным светом. Небольшие облака красовались на небе, поддерживаемые легким бризом. Высоко за облаками бледный серп луны упрямо оставался над горизонтом даже днем. В небе лениво летали чайки, наполняя воздух своими криками.

В нескольких шагах от линии прибоя Йорш и Роби забрались на рифы, что торчали из моря песка, образовавшегося после отлива моря воды, и вскоре поймали огромного краба с тонкими длинными клешнями. Тот и вправду был гигантским. Роби взялась чистить добычу: охота и приготовление еды делали ее счастливой, как никогда. Как никогда, она радовалась, видя, как ее дочь вонзается зубами в пищу.

Роби знала, что такое голод. Голод был основной составляющей ее жизни в Доме сирот. И Йорш, тоже круглый сирота, и до, и после побега из «места для эльфов», куда были сосланы все представители его народа, тоже познал голод. Их дочь никогда не должна была узнать, что это такое, даже если бы им обоим пришлось вступить в борьбу с самими демонами, чтобы добыть для нее пищу. И Роби, и Йорш были отличными охотниками. Он мог мысленно слышать будущую жертву и определять ее местонахождение. Для Йорша всегда было пыткой убивать живых существ, но ради того, чтобы накормить Эрброу, он был готов на все — и отправиться в ад, и пронзить стрелой карася. Что касается Роби, она унаследовала от своего отца способность заранее определять, в каком направлении побежит добыча. Ей понадобилось какое-то время на то, чтобы понять, что это был необычный дар, которым обладали далеко не все.

Что особенно радовало Роби, так это то, что Йорш начал есть вместе с ними: это значило, что он преодолел древнее отвращение эльфов к употреблению в пищу существ, наделенных мыслью. Сначала он просто пробовал, но постепенно стал питаться почти так же, как все остальные, и не просто из-за чувства голода. Йорш ел вместе с ними, потому что желал этого. Он желал быть, как они.

Как она и Эрброу.

Это началось прямо в день их свадьбы, когда Йорш съел вместе с Роби половину моллюска. С тех пор как у них родилась Эрброу, он превращал принятие пищи в веселый спектакль, демонстрируя свое ликование, отчего покатывались со смеху и малышка, и сама Роби. Со временем он перешел от моллюсков к крабам, потом к осьминогам и, наконец, к рыбе.

Пока Роби чистила краба, явилась Птица Феникс со своей прыгающей, как у крупной курицы, походкой, с качающейся на длинной шее головой и сияющим на солнце оперением.

День выдался настолько прекрасным, что Роби подумала, что никакой злобной птице, как бы та ни старалась, не удастся испортить ей настроение. После слов Йорша, произнесенных утром, она твердо верила, что ничто на свете не может заставить ее сомневаться ни в самой себе, ни в своем супруге.

— Простите, госпожа, — завела разговор Птица Феникс, устраиваясь на стволе морской сосны, которую ветер низко, практически горизонтально пригнул к песку, — разрешите ли вы побеседовать с вами?