Коллекция «Romantic»  - Шарлотта Ульрих Страница 7

Но не тут-то было.

— Настя! — вдруг выкрикнула черненькая.

— Маша! — узнала ее проходящая мимо девчонка. Они тут же полезли друг к другу обниматься.

— Где ты едешь?

— Там, дальше.

— А давай ты поедешь со мной?

Это не к добру. Я на всякий случай опустила голову, чтобы стать незаметной. От Маши веяло скандалами. Она так сильно улыбалась и так бурно выражала эмоции, что легко представлялось, как глупо и яростно она будет конфликтовать.

— Девчонки, а вы не желаете поменяться местами? У меня там нижняя полка, — предложила Настя.

У Насти каре и светло-русые волосы, приятная, хотя не красавица, она вызывала симпатию, во всяком случае, была не так опасна, как Маша.

Все молчали.

— Ну, пожалуйста, мы так хотим ехать вместе, — добавила уже Маша и сделала жалостное лицо.

Одна девчонка покачала головой, и тогда они обратились напрямую ко мне.

— Ты не хочешь поменяться?

Ну, почему сразу ко мне? Я пожала плечами.

— Мы поможем тебе перенести вещи!

Когда девчонки перетащили мою сумку в другое купе, я почувствовала себя изгоем. Купе было чистым, светлым. На столе стоял чей-то картонный пакетик. Я села на полку и стала разглядывать солнечные пятна на стенах. Мама расстроится, узнав, что меня пересадили.

Мама нашла меня. Появилась в окне с недовольным видом и решимостью разобраться со всеми, кто мог меня обидеть. Я поспешила ее успокоить, знаками показывая, что теперь сижу здесь.

— Почему? — спросила она.

— Попросили поменяться.

— Что? — громко переспросила она. Стекло было толстое, окно наглухо закрыто.

— Попросили поменяться, — сказала я громче. Она опять не разобрала. Я махнула рукой, какая разница.

— Почему ты здесь? — не унималась она.

И тут я отчетливо почувствовала на себе чей-то взгляд. Из соседнего купе, справа. Ощущение было настолько сильным, что я не могла от него избавиться. Говорить громче не могла. Показала маме в сторону тамбура, где должно быть открыто окно.

— Что случилось? — спросила она с тем же недовольным видом.

— Я пересела, потому что меня попросили, — и уже предвкушала, что весь следующий месяц мама будет рассказывать, какая я несчастная.

— Как настроение? Не страшно?

— Нет.

— Будь умницей! Учись.

— Обязательно.

Потом в тамбур вошли еще люди, и я вернулась в купе.

И тут появились мои новые соседки. Три девчонки вошли и остановились. Доля секунды мне понадобилась, чтобы понять, С КЕМ придется ехать. Три блондинки. Красивые, стильные, крутые. Хуже быть не может!

Одна подошла к столику и небрежно кинула три пачки жвачки: Wrigley’s Spearmint, Dowblemint и Juicy Fruit. Как в рекламе. Мне захотелось сжаться и провалиться на месте. Это была не просто жвачка, это ПОНТЫ! И их небрежно кидали. Девчонки смеялись, чувствуя себя уверенно, и во всех их движениях читалось только одно:

— Мы крутые, модные, сами по себе, и нам никто не нужен!

В первую очередь им не нужна я.

За минуту до отправления я незаметно подошла к окну помахать маме. Меня коробило от собственной ненавязчивости, скромности, трусости и желания «лишь бы не нарваться». Жалко и противно. Поезд тихо покатил, я улыбнулась. У мамы был печальный вид. Она убедилась в мысли, что затея с лагерем была плохая. Справлюсь. И не с такими уживалась.

* * *

С момента, как встретила Сашу, я часто о нем думала. И почему-то на душе у меня становилось легко и ясно.

— Он еще такой маленький мальчик, — говорила мама. — Не представлял, что его может быть видно за занавесками! Такой наивный!

— А когда у него день рождения?

— Я не помню. Кажется, летом…

— Значит, ему еще… четырнадцать?

Я была его на целых полгода старше. Это немного коробило и в то же время нравилось.

Часто казалось, что Саша тоже меня не забыл.

— Я где-то слышала, кто снится, тот и думает! — сказала как-то мама.

Я попыталась припомнить все свои сны. Саши в них не было. Ни разу. Зато Паша почти каждый день. Снилась школа, как он бегает около меня, но не подходит близко. Еще иногда незнакомые парни, которые влюблялись, искали меня, а я почему-то убегала. Но Саши в снах не было! Перерыв все мамины фотографии, с ним я нашла только одну. Он в два года спал в коляске. Я попыталась в младенце найти хоть какую-то его теперешнюю черту, но безрезультатно. В марте я поняла, что влюбилась.

Мечты о нем уносили меня далеко. Мы, как Ромео и Джульетта, любим друг друга и страдаем от разлуки. Мы тайно встречаемся. Мы убегаем ото всех, смеемся, смотрим друг другу в глаза и… целуемся.

* * *

Девчонки болтали и смеялись.

— Эх. Так весело было! — сказала самая симпатичная блондинка. — И куда мы едем?

— Надо было остаться. Сейчас бы здорово погуляли, — ответила другая капризным голосом. Она положила вещи на полку надо мной.

Видимо, здесь только мне одной хотелось куда-то ехать. Я отвернулась к окну.

— Что он тебе написал? — капризная спросила симпатичную.

— М-м-м…

— Ну, дай почитать!

— Не-а, — игриво засмеялась.

— Тогда я тебе тоже не дам.

Я смотрела, как пробегают мимо гаражи, огороды, домишки, понимая, что мне, в отличие от блондинок, никто не может ничего написать. Сашин дом уже проехали. Он жил у вокзала.

Я бы не слушала, но девчонки говорили громко и невольно посвящали меня во все подробности. Иногда я отрывалась от окна, чтобы не казаться отстраненной, и видела, что они читают письма, которые парни написали им на прощание. Симпатичная блондинка отделилась от всех и углубилась в письмо. Даже задумалась над его содержанием и погрустнела. Наверно, кто-то сказал ей хорошие слова, типа люблю и буду ждать. Блондинка немного посидела так, но через некоторое время опять повеселела.

— Скорее, она была грустной не оттого, что это испытывала, а от того, что ей должно быть грустно в этом случае, — подумала я и снова отвернулась к окну.

Я давала им себя рассмотреть, оценить и решить, стоит ли со мной общаться.

— Представляете, когда я была в Испании, кто-то подумал, что мы с мамой — сестры. Мне дали 25 лет, — сказала третья блондинка.

Я удержалась, чтобы не посмотреть на нее сразу. Подождала секунд десять. Натуральная блондинка: светлые волосы, почти невидимые брови и ресницы. Ей можно дать любой возраст, но двадцать пять, наверное, перебор. Она вела себя как богатая аристократка, часто изображая на лице брезгливое неприятие. Хотя чего она могла так не принимать? Она достала плеер и вставила в уши.