Повелители времени. Две кругосветки - Елена Ленковская Страница 8

Вскоре в залив вошёл второй российский шлюп — «Мирный». Его капитан Михаил Петрович Лазарев, подобно Беллинсгаузену ответив на всё те же вопросы всё того же португальского офицера, — откуда? куда? сколько дней в море? — распорядился, наконец, поставить судно рядом с «Востоком».

Профессор антарктической экспедиции, астроном Иван Михайлович Симонов, стоял на верхней палубе «Востока». Поглаживая бородку и напевая, он внимательно присматривался к островку, расположенному неподалёку. По мере изучения сего объекта, пение профессора становилось всё громче и радостнее.

— Опять Иван Михайлович горло дерут-с, — поморщившись, ворчливо заметил один из матросов. — Видно задумал чего. Как придумает, так поёт… И где это видано — месяц не спал как люди!

Симонов, и правда, не спал толком весь атлантический переход. Для определения атмосферных колебаний он каждый час собственноручно отмечал показания барометра и термометров — и для того требовал ночью будить себя ежечасно.

— А ничего, голос есть — пущай поёт, — примирительно отвечал другой.

Ему уже успел полюбиться учёный Симонов. Весёлый, молодой, и на тебе — профессор. Солидности никакой, зато с матросами приветлив. А что поёт громко — ничего. Пусть себе поёт.

* * *

Судя по громкости и вдохновенности пения, остров с малопривлекательным названием Крысий Ивана Михайловича очень даже привлекал. Безлюдный и скалистый, ни травинки, ни кустика… Однако учёному этот островок казался вполне подходящим для производства астрономических наблюдений.

Сначала, конечно, нужно было получить разрешение местных властей. Впрочем, Симонов даже мысли не допускал, что капитану Беллинсгаузену откажут. Если что, российский генеральный консул в Бразилии, господин Лангсдорф, похлопочет — не только по долгу службы, но по старой дружбе с капитаном «Востока».

Симонов знал, что в молодости Беллинсгаузен и Лангсдорф почти три года плавали вместе на одном корабле. Ходили в знаменитую первую русскую кругосветку под руководством самого Крузенштерна.

* * *

Генеральный консул Григорий Иванович Лангсдорф, отдать ему должное, не замедлил явиться на следующий же день. В семь часов утра он уже поднялся на борт «Востока» и тут же бросился целоваться с Беллинсгаузеном, растроганно блестя глазами и шмыгая от волнения. Как же, пятнадцать лет не виделись!

Невысокий и коренастый Беллинсгаузен к сорока годам стал плотнее. Несмотря на ежедневную гимнастику, обзавёлся небольшим брюшком. И волос поубавилось, а в оставшейся шевелюре начала пробиваться серебряная нить.

Зато Лангсдорф так и не приобрёл солидности в фигуре, только слегка ссутулился. Глаза его по-прежнему были живыми и любопытными, нос всё также немного смахивал на утиный клюв, а сам он являлся подвижным, щуплым и суетливым субъектом, легко воспламеняющимся разными учёными идеями.

Обняв Фаддея Фаддеича за широкую талию, консул повёл его вдоль палубы, что-то рассказывая. Немец по происхождению, Лангсдорф сразу перешёл на родной немецкий, и с места в карьер попытался увлечь собеседника своим новым научным проектом.

— Дело жизни! Экспедиция вглубь бразильского материка! — восклицал он с азартом неутомимого естествоиспытателя.

Беллинсгаузен только хитро щурился, посмеивался благодушно. Вот зачем академик Лангсдорф несколько лет назад попросил российское правительству назначить его консулом в Бразилии! Учёного интересовала вовсе не дипломатическая карьера, — им двигала страсть к науке.

Однако Беллинсгаузена наука как таковая не слишком волновала, во всяком случае, теперь. Его более занимали насущные нужды моряка — как налиться питьевой водой и достать нужную провизию, где можно произвести сверку корабельных хронометров…

Бодрый Лангсдорф обещал всяческую помощь и содействие. На прощание снова с чувством обнял Фаддея Фаддеевича. Отбыл, сияя. Воздев кверху указательный палец, кричал с катера на прощание что-то по латыни.

* * *

На следующее утро стало известно, что генеральный консул Лангсдорф выполнил обещание неукоснительно.

Палатки на Крысьем острове были поставлены в тот же день. Астроном Симонов и его помощники — гардемарин Адамс и артиллерии унтер-офицер Корнильев — на несколько дней переселились туда с «Востока».

* * *

Сверка хронометров — дело в длительном морском путешествии чрезвычайно ответственное. Очень важное дело. Адамс ещё со школьной скамьи отлично знал, что на экваторе ошибка корабельного хронометра всего на одну секунду означает ошибку в местоположении судна в 400 метров…

В корпусе им рассказывали поучительную историю о катастрофе у британских островов Силли, которая сто лет назад стоила Англии одного адмирала, двух с половиной тысяч моряков и пяти кораблей. Таковы ужасные результаты неверных расчётов и неточности карты! Адамс вспомнил, как «мучил» их географ Зарубин, вдалбливая в головы азы астрономической навигации [7]и предрекая лентяям судьбу адмирала сэра Шовела, и улыбнулся. Всё-таки не самая плохая судьба — умереть адмиралом…

Нагретый воздух дрожал и плавился.

Присев на корточки, Роман осторожно потрогал рукой горячий, с характерным блеском, камень. Крысий целиком состоял из огромного алого гранита.

Ух и жар от него шёл, почти как от плиты на камбузе [8]. Если б не лёгкий ветер с моря… Адамс покачал головой. Как бы подмётки не прожгло! А ведь сейчас ещё только ноябрь, последний весенний месяц в Южном полушарии. Как-то здесь летом?

Он встал, потянулся. По-хозяйски окинул взглядом зелёные горы, окружающие бухту, город, выстроенный под утёсами этих гор, загородные дома с обширными садами, выцветший к полудню горизонт над морем.

— Странное название у залива — Рио-Жанейро. Ведь «рио», кажется, река? Как думаете, Иван Михайлович?

Симонов, присевший на тюк с вещами в тени палатки, довольно хмыкнул. Ему нравился любознательный гардемарин, задававший дельные вопросы.

— Река, вы совершенно правы, коллега.

Коллегой Иван Михайлович стал называть Адамса ещё во время стоянки на Тенерифе. Там впервые за время плавания производили сверку хронометров, всё прошло удачно, и профессор остался доволен новым помощником. Да-с, весьма доволен.