Энни из Грин Гейблз - Люси Мод Монтгомери Страница 8

Марилла поставила свечу на треножник и сняла покрывало.

– Полагаю, у вас имеется ночная рубашка? – сухо спросила она.

– Даже две, – охотно ответила Энни. – Заведующая приютом сама сшила их для меня. Они страшно обуженные. В приюте вообще мало места, так что вещи там узкие. По-крайней мере, в таком бедном приюте, как наш. Но, можно одинаково сладко спать и в них, и в роскошных ночнушках с оборочками. И в этом – утешение.

– Ну, поскорее раздевайтесь и – в постель. Через несколько минут вернусь за свечой… Опасно вам, детям, доверять свечи: ещё подожжёте дом, чего доброго!

Когда Марилла вышла, Энни с тоской осмотрелась вокруг. Окрашенные в белый цвет стены были совершенно голыми. И белизна бросалась в глаза и Энни со страхом представила, что эти голые стены вдруг заболевают… Они ведь, наверное, не очень уютно себя чувствуют… безо всего! И пол тоже – голый; если не считать мохнатого коврика, – таких Энни ещё никогда не видела, – на нём ничего не лежало. В одном углу стояла кровать, высокая и старомодная, с четырьмя тёмными, низко-посаженными столбиками. В другом углу помещался, если можно так выразиться, треугольный треножник, вид которого весьма оживляла красная, бархатная подушечка для булавок; причём самые «упорные» из них не так легко было вытащить… Над треножником висело маленькое зеркало, размером, примерно, шесть-на-восемь. Окно, с белоснежной муслиновой занавеской, находилось на полпути между треножником и кроватью. Напротив помещался умывальник. Аскетизм этой комнаты невозможно было передать словами. Энни даже поёжилась. Слёзы снова навернулись ей на глаза и, зарыдав, она сбросила одежду, натянула узкую ночную рубашку и легла под одеяло с головой, уткнувшись в подушку.

Когда Марилла вернулась за свечой, единственным доказательством того, что в комнате есть кто-то ещё, была груда не совсем свежих вещей, большей частью разбросанная по полу, да уже «обжитой» вид постели.

Она осторожно подняла вещи, аккуратно разложила на жёлтом стуле и затем, взяв свечу, направилась к постели.

– Доброй ночи, – сказала она несколько суховато, но без неприязни в голосе.

Над одеялом мгновенно возникло белое, с огромными глазами, личико Энни.

– Как может быть она «доброй», когда на самом деле, это – самая ужасная ночь в моей жизни?» – с грустью сказала она, бросив укоризненный взгляд на Мариллу. Затем она снова исчезла под одеялом. Марилла ушла на кухню и продолжила мытьё посуды, оставшейся после ужина. Мэтью курил, что считалось верным признаком его взволнованного состояния. Он редко это делал, ибо Марилла всегда воротила нос и говорила, что курение – дурная привычка. Но при определённых состояниях души, он брался за трубку, и Марилле приходилось закрывать на это глаза. Что поделаешь, если мужчины – такие «нежные создания», и для их эмоций нужен хоть какой-то выход.

– Да, весёленькая история, – сказала она гневно. – Вот что случается, когда понадеешься на знакомых, да не сделаешь всё самостоятельно. Думаю, это родня Ричарда Спенсера всё перепутала. Завтра один из нас съездит к миссис Спенсер. Эту девочку нужно отослать обратно в приют.

– Да, полагаю, так было бы правильно, – с неохотой ответил Мэтью.

– «Было бы», «полагаю», – передразнила брата Марилла и раздражённо продолжала: – Что ж ты не знаешь наверняка?

– Послушай, Марилла, она – прекрасный ребёнок. Жаль снова забирать её отсюда, ведь девочка так настроилась жить здесь!

– Не хотите ли Вы этим сказать, Мэтью, что думаете оставить её с нами?! – изумлению Мариллы не было границ. Она удивилась бы меньше, если б в Мэтью вдруг обнаружилось пристрастие к стоянию на голове.

– Ну, в общем, полагаю, не совсем так, – запинаясь, сказал Мэтью, прижимаясь к стене, как бы ища опору. – Думаю, едва ли мы смогли бы это сделать.

– Вот именно!.. Зачем она нам?

– Но… мы должны с ней, знаешь ли…, по-доброму! – неожиданно сказал Мэтью.

– Мэтью Катберт, ясно, как день: ты хочешь оставить этого ребёнка! И чем она околдовала тебя, эта девчонка?

– Ну, в общем, она – очень интересная, – как бы в своё оправдание, и в то же время упрямо, заявил он. – Послушала бы ты её разговоры, когда мы возвращались со станции!

– Да, язычок у неё подвешен… Я сразу её раскусила. Но это – не в её пользу. Не нравятся мне дети, которые много болтают. Даже если бы я и решилась на то, чтобы взять девчонку, – эта – вовсе не в моём вкусе. В ней есть что-то непонятное. Нет, её надо прямо отправить туда, откуда она явилась.

– Я мог бы нанять какого-нибудь французского парня, чтобы помогал мне, – робко заметил Мэтью, – а она составит тебе компанию…

– Очень нужна мне компания, – проворчала Марилла, – и, тем более, её компания.

– Ну, как скажешь, Марилла, – сказал Мэтью, поднялся, отложил трубку и заявил: – Пошёл я спать.

Отправился на боковую Мэтью, и Марилла легла в кровать, как только перемыла всю посуду, всё больше хмурясь и решительно поджимая губы. А наверху, в восточной комнатушке, тихо плакал одинокий, никому не нужный ребёнок, и даже сон улетал от него прочь…

В окно уже проникал яркий солнечный свет, когда Энни, всё же уснувшая той ночью, проснулась и приподнялась на постели в смущении. День сиял, и на фоне чистого голубого неба плыли лёгкие, жемчужные облака.

В первый момент она не сразу сообразила, где находится. Первое, что она увидела, была хорошенькая, трепещущая занавеска на окне. И вдруг, нахлынули ужасные воспоминания о вчерашнем дне. Она ведь в Грин Гейблз, и не нужна им потому, что не мальчик…

Но, всё же, утро заглядывало в окно, под которым в полном цвету стояла вишня. Девочка толкнула скользящую раму, но она не поддавалась, как если бы её не открывали сто лет; приложив максимум усилий, Энни всё же открыла окно. Эту, на редкость неподатливую раму, впрочем, не надо было ничем подпирать. Энни встала на колени и заглянула в июньское утро, которое вновь зажгло восторгом её глаза. О, разве здесь не прекрасно? Какое чудесное место! Неужели же её не оставят?! Ей очень захотелось представить, что она поселится именно здесь. Благо, для воображения оказалось достаточно места.

Огромная вишня, что росла внизу под окном, касалась своими могучими ветвями стен дома. И под снежно-белым покровом лепестков не было видно листвы. Дом словно утопал в садах, яблоневом и вишнёвом, – тоже белых в эту пору цветения. Среди травы, то там, то сям, виднелись золотые головки одуванчиков. С ветерком дерзко врывался в окно головокружительный запах сирени, росшей в саду, всей усыпанной цветами.

Дальше по склону зеленело поле; местами на нём произрастал роскошный клевер. А ещё ближе к лощине, по берегам ручья, белела берёзовая рощица, казавшаяся эфемерной на фоне папоротников, мхов и больших деревьев. Далее шла небольшая зелёная горка с пушистыми ёлками и пихточками. А за ней, через овраг, виднелся самый кончик серой крыши того маленького домика, что на Озере Сверкающих вод. Слева от него Энни разглядела несколько больших амбаров, а за ними зелёные поля спускались к ослепительно сиявшему синему морю.