Нормальная сумасшедшая семейка - Томас Брецина Страница 9

Убрался!

Тинка облегченно вздохнула. Да уж, веселенькая жизнь им предстоит в эти три дня, если на каждом шагу их будет ожидать и преследовать телекамера.

Обычно утром Тинка брела в ван­ную в короткой ночной рубашке. Но сейчас это показалось ей неудобным. Во-первых, ей не хотелось попасть в те­левизор в мятой ночнушке, а во-вторых, Тинка чувствовала себя в ней полуго­лой. Она бы надела купальный халат, да он висел в ванной. Не придумав ни­чего лучше, Тинка вытащила из шкафа толстую лыжную куртку и натянула на себя.

Лисси фыркнула:

Зачем ты это достала? Собира­ешься прятаться от камеры в шкафу?

Нет, собираюсь идти в ванную, — честно ответила Тинка.

Лисси покрутила пальцем у виска.

Наш папочка, конечно, не специа­лист по мозгам, но все-таки он врач. Советую тебе к нему обратиться.

Отмахнувшись от сестры, Тинка от­крыла дверь и осторожно выглянула в коридор. Из спальни вышли родители, одетые не как обычно по утрам, а так, будто собрались в театр. Борис надел элегантный темный костюм, на Грит было розовое шелковое платье. Борис галантно подал супруге руку. Смущен­но улыбнувшись, Грит взяла его под локоть и отвела глаза в сторону.

Ах, Борис! О, Борис! — защебета­ла она.

Дражайшая Грит, свет очей мо­их! — пролепетал в ответ Борис.

Тинка, разинув рот, уставилась на них. Но они ее не заметили и прошли мимо. Борис выступал торжественным шагом, а Грит, которая обычно ходила энергично и быстро, сейчас жеманно семенила рядом. Дойдя до лестницы, они обменялись влюбленными взгля­дами и вздохами. Как в мелодраме, они не могли оторвать друг от друга глаз.

Нет, это было хуже, чем в мелодра­ме. Как в самом дурацком любовном фильме, родители замерли в поцелуе, а потом уставились друг на друга, слов­но после долгой разлуки. Затем снова последовало: «Ах, Борис! О, Борис!» и «Дражайшая Грит, свет очей моих!».

Тинке хотелось только одного — чтобы этот кошмар закончился! Не­важно как: пусть даже земля разверз­нется и поглотит ее с потрохами... Ес­ли в воскресенье одноклассники уви­дят по телевизору этих воркующих голубков, то будут смеяться над Тинкой и Лисси целую неделю, а то и ме­сяц.

Ведь договорились же вчера вести себя естественно!

И тут Тинка вспомнила про колдов­ское заклинание. Она повернулась к Лисси, которая как раз потягивалась и зевала во весь рот.

Это ты во всем виновата! — про­шипела Тинка. — Сделай что-нибудь сейчас же!

Лисси не видела того, что только что наблюдала Тинка, и не поняла, че­го хочет от нее сестра. Неторопливо подойдя к двери, Лисси выглянула в коридор как раз в тот момент, когда Борис взял жену на руки и сказал:

Позволь, я понесу тебя, сокрови­ще мое! Твои нежные ножки не долж­ны касаться этих грубых недостойных ступеней!

Лисси со стоном прошептала:

Вот крокодилья отрыжка! Ужас какой!

Из ванной вышел Стэн. У девочек глаза на лоб полезли. Пробор брата был словно нарисован по линейке, а смазанные гелем черные блестящие во­лосы лежали идеально — волосок к во­лоску.

Обычно Стэн бывал ленив, развязен и груб — часто даже подчеркнуто раз­вязен и груб. Он вел себя так, потому что ему казалось, что это круто. Но се­годня утром ни малейшего следа раз­вязности и грубости не наблюдалось. С чопорным видом, чуть запрокинув тщательно причесанную голову, он приблизился к девочкам, остановился перед ними и поклонился, прижав лок­ти. Лисси хихикнула: долговязый Стэн напомнил ей складной ножик.

Надеюсь, вы хорошо отдохнули, дражайшие сестры? — спросил Стэн, как будто изъяснялся так всегда. После этого он повернулся и исчез в своей комнате.

Тинка издала слабый сдавленный звук. Потом прокашлялась и сказала:

* * *

Если для обратного колдовства понадобится столько же времени, все это попадет в телевизор!

В это время распахнулась дверь комнаты Фрэнка, и он появился в ко­ридоре — как обычно, вразвалочку и в солнечных очках. Девочки чувствовали, что смотрит он прямо на них. Или все-таки не на них, а на стенку?

Фрэнк *издал крик — низкий и гроз­ный — и помчался прямо на Тинку и Лисси — точнее, на стенку, у которой они стояли.

Фрэнк, что ты... — закончить воп­рос Лисси не успела.

Фрэнк достиг стены, оттолкнулся и попытался взбежать вверх по ней. Ему не удалось подняться даже на высоту своего роста — земное притяжение ока­залось сильнее, и Фрэнк упал. Он ле­жал плашмя, раскинув руки и ноги, и не шевелился.

Вот крокодилья отрыжка! — снова вырвалось у Лисси.

По правде говоря, сочувствия к бра­ту она не испытывала, но вдруг испуга­лась, что он мог всерьез покалечиться. Опустившись рядом с Фрэнком на корточки, она осторожно ощупала его руку от кисти до плеча и ужасно испу­галась, когда Фрэнк неожиданно вско­чил.

Да, нужно еще потренироваться! Рекорд — два шага до потолка. Еще не­много — и я тоже так смогу!

Девочки уставились на него, не в силах вымолвить ни слова. Наконец Тинка проговорила:

То есть... ты хочешь сказать, что... ты хочешь забраться туда? — Она ткну­ла пальцем куда-то под потолок.

Ну да! Хождение по стенам! Са­мый модный спорт в Америке. Уже проводятся чемпионаты. Я стану побе­дителем!

Фрэнк отряхнулся, как промокший пес, поправил очки и, посвистывая, ры­сцой потрусил на кухню.

Лисси озадаченно взглянула на Тинку:

Этому хорошие манеры и не сни­лись!

По коридору шаркающей походкой шагал Дэвид. Оторвать ноги от пола ему мешали туфли на высоком каблуке. Го­лову малыша украшала широкополая белая шляпка, которую Грит надевала на свадьбу. Кроме того, он надел шел­ковую комбинацию, которую утащил у Грит, и мини-юбку Тинки.

Довольно сопя и улыбаясь, Дэвид направлялся к лестнице. Спуститься по ступенькам в непомерно больших туф­лях он не смог бы, поэтому радостно взбрыкнул сначала одной ногой, затем второй — туфли полетели вниз, а счаст­ливый Дэвид босиком побежал следом.

Этого зрелища Лисси не выдержала. Наклонившись к уху Тинки, она даже не сказала, а зарычала, как цепная со­бака:

— Ты поплатишься за то, что отпра­вила эту дурацкую открытку! Горько поплатишься!

Сумасшествие начинается

Перешагивая сразу через три ступеньки, появился Торстен — старший из детей. Он уже учился в университете и перед младшими братьями и сестрами разыг­рывал из себя взрослого человека, умуд­ренного жизнью. Торстен снимал комна­ту в городе, но по-прежнему жил дома: он был немного ленив и не хотел сам готовить еду и стирать свою одежду.

Торстен возник перед сестрами со стопкой книжек в руках, в белоснеж­ной рубашке с небрежно закатанными рукавами. На темных летних брюках болтался ценник. А из кармана доноси­лась популярная эстрадная мелодия. Торстен достал мобильник и глубоким ленивым голосом произнес: