Большая книга пиратских приключений - Валерий Гусев Страница 9

Он был не только любознательный, но и очень застенчивый человек; наверное, из-за своего насморка и плохого слуха.

А вот нашего Алешку не смущали никакие разговоры, даже самые научные.

Как-то ихтиолог Рыбкин предложил:

– Представьте, что вы отправляетесь в долгое космическое путешествие. Ну, представили? Вы можете взять с собой с Земли три самые дорогие и любимые вещи. Что бы вы взяли?

Ну, тут все разгорячились. Кто-то хотел взять с собой любимые книги, кто-то музыку Чайковского, кто-то трех любимых девушек (это веселый матрос), кто-то горсть родной земли (три горсти родной земли), кто-то три плитки шоколада, кто-то три бутылки вина (это боцман), а Лешка сказал:

– Я возьму папу и маму. И соседскую кошку. Потому что у нее нет ни папы, ни мамы.

– А Диму? Разве его не возьмешь? – ужаснулся капитан Флинт.

Алешка не смутился:

– А кто же будет за квартиру платить? И посылки нам в космос слать?

– А я бы, – мечтательно сказал Рыбкин, – взял с собой баночку с тремя простыми земными карасями. Пусть они виляют хвостиками и напоминают мне родные подмосковные пруды.

– Взяли бы уж лучше, коллега, три баночки шпрот.

А папа ничего не сказал. Но по его глазам я понял, что уж он-то взял бы с собой в космос трех самых опасных преступников и выпустил бы их там на волю. В черное космическое пространство. Безвоздушное.

Вот так мы и плыли. Работали, шутили, задумывались и мечтали. И наконец прибыли в район глубоководной впадины по имени знаменитого французского мореплавателя Бугенвиля.

– Вот тебе раз! – сердито сказал капитан, когда механики застопорили машины и «Афалина» легла в дрейф на плавной океанской волне. – Тебя тут только не хватало!

В нескольких милях от нас маячила серая туша военного крейсера. Капитан взял бинокль. Папа – тоже.

– Американец, – сказал капитан.

– Точно, – подтвердил папа. – Приятное соседство.

– А чего ему тут надо? – спросил Алешка. – Этому американцу?

– Американцам везде чего-то надо, – проворчал капитан и стал отдавать команды для подготовки к исследованиям.

А папа долго стоял на мостике с биноклем, разглядывал чужой корабль, а потом тихо сказал капитану:

– Он ведет наблюдение за нами. Сейчас разведку вышлет.

И точно – через две минуты с палубы крейсера поднялся вертолет и направился к нам, сверкая лопастями винта в синем небе. Весь наш экипаж высыпал на палубу, даже боцман с плеером.

Вертолет приблизился к «Афалине», снизился так, что даже стала видна голова пилота в шлеме, и начал кружить над нами. Иногда так низко, что казалось, он вот-вот коснется своими поплавками поверхности океана.

– Чтоб ты свалился! – в сердцах сказал Алешка.

И даже боцман что-то пробурчал неразборчиво. А капитан погрозил пилоту кулаком. И тот, будто испугавшись, свернул в сторону, помчался к своему кораблю и быстренько сел там на свое место.

– Вот так! – гордо сказал капитан. – Не нравится тебе кулак российского моряка.

– Это ему моя фига не понравилась! – заспорил Алешка.

– Что? – возмутился капитан. – А ну, покажи!

Алешка показал. Капитан презрительно рассмеялся:

– Да такую фигу и в микроскоп не разглядишь. Вот у меня – фига так фига. – И он снова сложил свою ладонь-лопату в здоровенный кулак.

– Не нравится мне это соседство, – сказал папа капитану. – Оно не случайное.

– Сергей Александрович, – капитан положил свою лопату папе на плечо, – «Афалина», я вам скажу, в какой-то степени неуязвимое судно.

– Разве что, – вздохнул папа. – Но меня вовсе не «Афалина» тревожит.

А Лешка в тот же день отправил маме свое первое письмо в бутылке с сахарным песком. Мне удалось подглядеть в этом письме три строчки. «…В Тихам океани очень харашо. Плавают акулы и летают вражеские виртолеты. Я один виртолет сбил валинком, а другой зимней шапкой. А капитан сбил свой виртолет своей фигой… Сахарный писок чистый, можеш пить с ним чай…»

Интересно, если это письмо и в самом деле разыщет нашу маму, она будет смеяться или плакать? Скорее всего – смеяться до слез.

Не обращая внимания на нахального «американца», на «Афалине» стали разворачиваться работы.

Автоматический эхолот показал в этой точке впадины глубину девять тысяч метров.

– Отсюда и начнем, – решил Штокман. – Готовьте ловушку. И вертушку.

Ловушка – это что-то вроде стальной банки. Она скользит вниз по тросу, до самого дна, с разинутой пастью. А на нужной глубине ее догоняет, тоже по этому тросу, специальный грузик. Догнал – бац! – ловушка захлопнулась. И все, что есть на этой глубине, оказалось у нее внутри. Остается ее поднять и изучить содержимое.

А вертушка – барабанчик с лопастями. Его тоже по этому тросу опускают на нужную глубину. И если он начинает вертеться, значит, там есть течение. И его скорость и направление автоматически передаются на «Афалину».

Мы с Алешкой уже побывали в трюме, где стоит этот барабан с тросом. Вы ахнете! Представьте себе трос длиной в четырнадцать километров! А веселый матрос, который командовал этой ловушкой, еще больше нас удивил.

Алешка сказал:

– Фигня какая-то! Он как размотается на всю длину, так и оборвется. Под своей тяжестью.

– Не надейся! – сказал веселый матрос. – Не ты один такой умный!

– Ты тоже, что ли? – спросил Алешка.

– А как же! Этот трос вначале тоненький-тоненький, а потом все толще и толще. Когда весь размотается, он толщиной уже в руку.

– Неслабо! – признал Алешка.

Вообще на нашей «Афалине» было много таких чудес. Но Лешке больше всего полюбилась темная комната. И он все время спускался в нее и мешал работать наблюдателю.

Когда опустили ловушку, Алешка опять шмыгнул туда и улегся рядом с экраном. Но ничего интересного не было. Глубина большая, черная, только изредка мелькнут рыбешки, вальяжно проплывет розовая медуза.

– Скучно? – спросил его наблюдатель.

– Не очень.

– Ты тогда здесь побудь, ладно? А я – на палубу, сейчас ловушку поднимут, интересно взглянуть.

Он выключил съемочную камеру и удрал на палубу. А Лешка остался созерцать черные глубины. И, как оказалось, не зря.

Работа на судне шла четко. Каждый знал свое дело. И все помогали друг другу. А с палубы американского корабля время от времени поднимался вертолет и вертелся вокруг нас. Но до него никому не было дела. Казалось бы…

Во время обеда Алешка вдруг, ни к кому не обращаясь, работая ложкой в тарелке, сказал: