Маленький оборвыш - Джеймс Гринвуд Страница 9

Пока я стаскивал тяжелые сапоги с ног отца, миссис Бёрк ушла в свою комнату и через минуту вернулась назад, неся в руках пару отличных туфель из тонкой кожи на теплой подкладке.

– Это туфли моего доброго покойного мужа, царство ему небесное! – сказала она. – Извините, что я вам предлагаю такое старье, мистер Бализет!

Она погрела туфли перед печкой и затем надела их на ноги отца.

– Ишь, как хорошо! Ноги точно в бархате! – с наслаждением заметил отец. – А ведь дорого, должно быть, стоят такие туфли! Неужели вы их купили из заработков вашего мужа?

– Ну, нет, это было бы трудно, – засмеялась миссис Бёрк, – я купила их на свои собственные заработки, откладывая по пенсу, по два в день.

– Может ли это быть! – воскликнул отец, с удивлением глядя на миссис Бёрк.

– Отчего же нет? Муж работал для меня с утра до ночи, так и я должна была трудиться для него.

Отец ничего не ответил, но пристально смотрел на миссис Бёрк, видимо, удивляясь ей.

– Джимми, – произнес он после нескольких минут молчания, – нам теперь хорошо, надо стараться, чтобы и всегда так же было. Помнишь, что тебе сказал доктор в ту ночь? Будь добрым мальчиком, слушайся миссис Бёрк.

– Он мне не говорил, что надо слушаться миссис Бёрк, – возразил я, – он говорил…

– Не в том дело, что он говорил; ты должен слушать то, что я тебе говорю, и не сметь рассуждать, – перебил отец, нахмурившись.

– Боже мой, да он и без того послушный, – вмешалась миссис Бёрк. – Кушай хлеб, душенька, – прибавила она, передавая мне кусок поджаренного хлеба.

Я должен был есть, так как она пристально смотрела на меня.

– А у вас было много работы, – заметил отец. – Вы тут и с ребятишками возились, и комнату прибрали!

– Э, помилуйте, какая это работа, это скорее удовольствие. Сами посудите, много ли мне было с ними возни; посмотрите, какие я мешки сшила сегодня вечером по четыре с половиной пенса за штуку!

– Как, вы все здесь вычистили, да еще сшили все это! – воскликнул отец, пересчитывая мешки. – Вы заработали восемнадцать пенсов, присмотрели за двумя детьми и вычистили комнату – и все в один вечер! Вы необыкновенная женщина!

– И нисколько даже не торопилась, меня работой не испугать, мистер Бализет!

Она говорила неправду. Я очень хорошо помнил, что она принесла из своей комнаты три уже совсем готовых мешка. Думая, что она просто ошиблась, я открыл рот, чтобы поправить ее, но она покачала головой и нахмурилась самым выразительным образом. Впрочем, я ее не боялся; она не смела бить меня при отце, а мне хотелось отомстить ей за то, что она меня бранила и заставляла держать для себя свечу.

– Какая вы ужасная выдумщица, миссис Бёрк! – сказал я, подвигаясь поближе к отцу.

Она посмотрела на меня с такой злобой, что даже скосила глаза.

– Что такое? – спросил отец, круто поворачиваясь ко мне.

– Она выдумщица, – мужественно повторил я.

– Что такое «она»? Кого ты называешь «она», маленький грубиян? С какой стати называешь ты миссис Бёрк выдумщицей?

Я заметил, что он взялся за ременный пояс, и струсил.

– Ах, Господи, да не сердитесь на него, Джим, – опять заступилась за меня миссис Бёрк. – Мальчик это сказал без всякого дурного умысла, он просто вспомнил, какие сказки я ему рассказывала, чтобы он не заснул до вашего прихода, оттого и назвал меня выдумщицей!

– А, вот оно что! А я думал, этот дуралей говорит про мешки, что у вас счет неверен: до этого ни мне, ни ему нет дела.

– До правды всякому есть дело, Джим, – возразила миссис Бёрк.

Затем она обратилась ко мне и подмигнула.

– Смотри, голубчик Джимми, здесь четыре мешка; скажи папе, сколько я сшила, пока ты тут сидел и смотрел на меня?

Что мне было делать? Отец, видимо, верил ей больше, чем мне. Я никогда не пробовал его ремня, но видел, какие тяжелые удары он наносил матери.

– Четыре-с, – ответил я.

– Ну, конечно, – спокойно сказала миссис Бёрк, – что правда, то правда.

И она дала мне большой кусок сахару!

Это была моя первая ложь, и она привела к очень грустным последствиям. Мысль о том, что миссис Бёрк может заработать в один вечер восемнадцать пенсов, произвела сильное впечатление на отца, и я явился участником низкого плутовства.

Крик моей маленькой сестры положил конец разговору о мешках. Миссис Бёрк взяла малютку на руки и начала кормить ее кашкой из великолепной масленки, целовать и называть самыми нежными именами. Отец несколько минут с умилением смотрел на эти ласки, но сон одолел его, и он скоро задремал на своем стуле. Накормив сестру, миссис Бёрк унесла ее к себе в комнату, затем вернулась к нам и принялась убирать чайную посуду. Звяканье чашек разбудило отца.

– В котором часу вы обычно встаете, мистер Бали-зет? – спросила миссис Бёрк, видя, что отец открыл глаза. – Я бы хотела приготовить вам чай.

– Чай? Эх, Господи! Я и на рынке позавтракаю!

– С какой же это стати? Не лучше ли съесть кусочек у себя дома, чем на рынке, в толкотне?

– Лучше-то оно лучше! Да дело в том, что я ухожу из дому в пять часов, это слишком рано! – возразил отец.

– И что, что рано? Неужели потому, что вы остались одиноким вдовцом, вам придется идти на рынок, не согревшись чашкой горячего чая? Да я считала бы себя дрянной женщиной, если бы не приготовила вам все, как следует, не только к пяти, а даже к трем часам! Спокойной ночи, мистер Бализет!

На другой день, в половине пятого утра, миссис Бёрк уже стучала в нашу дверь, объявляя отцу, что у нее готов кипяток и кусок жареной рыбы. Не успел отец одеться, как она уже опять подбежала к нашим дверям.

– Извините, мистер Бализет, – проговорила она ласковым голосом, – я сейчас только вспомнила, что оставила иголку в вашей комнате, а мне ужасно хочется скорее приняться за работу.

– Сто лет проживешь, такой женщины не встретишь! – вполголоса пробормотал отец.

Ухаживания миссис Бёрк за отцом кончились тем, что он женился на ней. Не знаю, через сколько месяцев после смерти матери случилось это, но, вероятно, месяцев через семь-восемь, так как моя сестра Полли стала уже довольно большим ребенком, и я с трудом мог пронести ее от одного конца переулка до другого. За все это время в моих чувствах к миссис Бёрк произошла небольшая перемена. Прежде я только не любил ее, а теперь стал ненавидеть. Она платила мне тем же и не стесняясь высказывала свои чувства. В первое же утро после похорон матери она притянула меня к стулу, на котором сидела, и сказала злобным голосом:

– Поди-ка сюда, голубчик, ты помнишь, какую штуку ты чуть не сыграл со мной своей болтовней?