Тайна брата - Дэн Смит Страница 9

— В самом деле? Ладно, не хочешь помогать мне, сходи глянь, может, деду нужны лишние руки. Он во дворе, возится с машиной. Отвлекись хоть ненадолго от учебы и войны.

— Не хочу отвлекаться. Мне по душе учеба. Я хочу быть сильным, крепким и подготовленным. Я нужен фюреру.

— На войне? Так рвешься на фронт?

— Как любой парень из нашего класса. Учитель обещал, что нас отправят воевать.

У бабули почему-то блестят глаза.

— Тебя тоже? А если тебя убьют, как… — Фраза повисает в воздухе. Ба закрывает ладонью рот. — Ох, Карл, — говорит она, отворачиваясь к окну.

— В чем дело? — спрашиваю, подходя к бабуле.

— Все нормально. — Ба поднимает руку, словно отсылая меня прочь. — Ладно. Сходи к деду.

У нее перехватывает горло. Я смотрю на нее, недоумевая, что случилось. Но Ба снова машет, и я, оставив ее в кухне, иду искать деда.

Дед пристроил к дому навес, чтобы машина не стояла под дождем. Это просто доски на подпорках, и Ба злится, потому что окно их спальни выходит на корявую крышу. Дед проводит там кучу времени, забравшись под капот любимого «опеля адмирал».

Сейчас он разглядывает движок. В углу рта дымится сигарета. Ба не разрешает курить в доме, мол, негигиенично. Подозреваю, это одна из причин, почему дед постоянно бегает к машине.

Дед погружен в процесс, и я не буду мешать. Мне до чертиков надоело готовить и подавать ключи, так что я тайком пробираюсь в сарай и выкатываю свой велик.

Убедившись, что дед не видит, удивляю сам себя.

Я нарушаю приказ.

По садовой дорожке выкатываю велик через ворота в переулок.

Дед напряженно смотрит под капот, и над головой его плавает облачко дыма. Долгий миг разглядываю его. Еще можно вернуться, поставить велик на место и…

Ворота со щелчком закрываются. Сам не понимаю, как я сделал это.

Перекинув ногу через колесо, толкаюсь и качу по переулку. Сворачиваю на дорожку и выруливаю на Эшерштрассе. Я еду вслед давешней девчонке.

Ноги крутят педали, а сердце наполняется радостью.

Злость растаяла, в душе цветет облегчение, предвкушение и радость. Чувства поднимаются из живота и бьют в голову так, что я готов взорваться. От восторга открываю рот, и в горло рвется свежий утренний воздух. Ветер обдувает лицо, ерошит короткие волосы, вьется под коленями.

Здорово.

Потрясающе.

Невероятно.

Впервые за много дней чувствую себя свободным.

Еду куда глаза глядят. Ноги жмут на педали, руки крутят руль, в голове царит звенящая пустота. Забыт погибший отец, забыта слегшая мать. В голове нет места мыслям о Ральфе и Мартине, о бабуле и деде, усадившим меня под домашний арест.

Прохожие для меня выглядят как размытые пятна. Никто меня не замечает. Все идут по своим делам.

Гоню по центральной улице, а потом ныряю в лабиринт дворов и переулков. На булыжной мостовой трясет так, что я не вижу дорогу, но скорости не сбавляю. Быстрее. Еще быстрее.

Пока взгляд не упирается в надпись на стене.

Она скалится мне в лицо с кирпичной стены в конце тупика.

Едва прочитав, бью по тормозам.

Белые буквы размером с мою ладошку. Я и раньше видел надписи на стенах, про всяких евреев, но такого — никогда. Наверное, это евреи так выражают недовольство. Размышляю над тем, что значат эти слова, кто их написал и зачем. Крепнет ощущение, что это послание мне. Только смысл ускользает.

Закрываю глаза. Белые буквы словно выжжены у меня на веках.

Наконец, покачав головой, трогаюсь с места. Надпись приближается, как будто я сейчас въеду прямо в нее, но в конце тупика есть проход, и я сворачиваю туда. Буквы исчезают, и от этого легче на душе, но боковое зрение фиксирует знаки, которые складываются в слова.

Притормаживаю, чтобы проще было читать.

Каждое слово больше предыдущего.

Краска блестит, наверное, еще не просохла как следует.

Символ в конце фразы выбивает из меня дыхание. Словно громадная точка, он венчает фразу.

Грубый рисунок легко узнаваем.

Такую же фигуру я видел на жилетке Стефана.

Останавливаюсь как вкопанный и разглядываю цветок. Похоже, эти слова писали не евреи. Они бы поставили в конце другой знак, звезду Давида.

В голове не укладывается. Но мне надо разобраться, в чем суть.

Ведь мой брат, Стефан, как-то с этим связан.

Прислонив велик к бордюру, подхожу ближе к стене. В воздухе чувствуется характерный запах. Касаюсь цветка. На пальцах остаются белые пятна. Краска совсем свежая. Надпись сделали только что.

Если поторопиться, я могу их догнать.

Прыгаю на велосипед и кручу педали изо всех сил. Велик скачет по булыжникам, колеса проскальзывают, но мне все равно. В конце переулка выбираю направление, сворачиваю направо и смотрю во все глаза.

Сколько бы я ни носился по тупикам и переулкам, мне не попадается ни одна подозрительная личность. Зато везде натыкаюсь на тот же цветок и ту же фразу, мол, Гитлер убивает наших отцов, и недоумеваю, как это так, Гитлер убивает наших отцов? Нелепица какая-то.

Ищу вандалов добрых полчаса, не обращая внимания ни на что вокруг, и тут передо мной предстает школа.

Не такая большая, как у нас в городе, но тоже ничего себе: два больших здания, приличный двор и ограда по кругу. Прямо по курсу на столбе висит сирена воздушной тревоги, похожая на две красные тарелки, торчащие в разные стороны. Эти сирены издают самый жуткий вой, какой только бывает, так что я на всякий случай отъезжаю подальше.

Двор забит детьми. С одной стороны построились ребята, все как на подбор в форме «Дойчес юнгфольк». С другой стороны занимаются девчонки в шортах и рубашках.

Они крутят обручи над головой и во все стороны, а ребята делают отжимания и выпрыгивания. Как мне хочется оказаться среди них и тоже закалять тело. Чем сильнее крепнет желание, тем ярче в душе горят злость и обида. Вспоминаю, как угрожал бабуле с дедом донести на них.