Нас всех тошнит. Как театр стал современным, а мы этого не заметили - Виктор Вилисов Страница 10

Другой пример, относящийся скорее к музыкальному театру, – спектакль швейцарского режиссёра Тома Луца Unusual Weather Phenomena Project. В этом спектакле Луц обращается к книге физика Уильяма Корлиса «Настольная книга необычных погодных явлений», в которой тот описывает свидетельски зафиксированные факты странных явлений природы. Книгу, напрашивающуюся в жанр «театра художника», Луц разбирает средствами театра музыкального. Перформеры в этом спектакле – одновременно и формальные функции визуального языка, и исполнители партий на музыкальных инструментах, сделанных музруководителем постановки Матиасом Вейбелем, постоянным коллегой Луца. Спектакль очень похож на сновидение: своей спокойной завораживающей красотой и крупными, ясными формами, которые в нем используются, – плотный свет, дым, огромные белые шары. Хватает тут и изобретательности, связывающей работу с современной академической музыкой: например, шары, наполненные гелием, на магнитных лентах надеваются на бобины магнитофона и кинетической силой прокручивают ленты, воспроизводя звуки, на них записанные.

Совершенно незачем лукавить: с технологиями – как механическими, так и цифровыми – в российском театре дело обстоит печально. Этому есть несколько простых причин: общая технологическая отсталость государства, которая, разумеется, распространяется и на театры; недостаток финансов и – что ещё хуже – неразумное их распределение; отсутствие заинтересованности режиссёров и худруков театров в технологиях и незнание об их возможностях (что и влечёт отсутствие распределения средств в пользу работы с технологиями); отсутствие профессионалов в сфере цифровых технологий применительно к исполнительским искусствам – из-за кошмарного театрального образования и невозможности реальной практики. Всё это приводит к тому, что на острие времени в российских театрах до сих пор находятся довольно невинные эксперименты с видеомэппингом. Многие в курсе современных трендов, но реализовать их на территории театров не выходит.

Например, Максим Диденко в 2017 году поставил VR-спектакль «Клетка с попугаями», повествующий о человеке, который готовится полететь на Марс. Проект этот был сделан не для театра, а для общественного пространства, и это первый из двух театральных проектов в России с использованием виртуальной реальности (вторым стал спектакль Данилы Чащина «В поисках автора» в Тюмени, в котором зрители первую половину смотрят вживую, а вторую – через VR-гарнитуры). Хотя режиссёр и отмечает, что это скорее кино, чем спектакль, он также говорит, что в этом проекте абсолютно уничтожена не только четвёртая стена, но все стены вообще – зритель полностью свободен распоряжаться своим зрением. Диденко – один из тех немногих представителей молодого режиссёрского поколения, которые связывают свою деятельность с инновативными технологиями. Например, в 2016 году в Новосибирске (что само по себе заслуживает внимания) он поставил спектакль «Я здесь», собранный по знаменитым «карточкам» поэта Льва Рубинштейна. В сущности это пластический спектакль, но вся сценография (которая здесь больше, чем сценография, а субъект действия) собрана из белых плоскостей разных размеров и ориентаций, которые объёмно расположены в пространстве и на которые по ходу спектакля проецируются онлайн-видео с камеры из зала и с камеры айфона, который держат в руках разные перформеры. Качество и обрезка видео таковы, что получается почти живое кино – реальность на видео представляет здесь отдельный интерес, сравнимый с реальностью телесной.

В спектаклях Диденко находит место одна из самых изощрённых работ с видеопроекцией на ландшафте российского театра. Пока его зрелые коллеги приглашают видеохудожников, чтобы сделать нарезку из новостной хроники и показать её на телевизоре или экране, у Диденко, например, в «Беги, Алиса, беги» в самом конце проекция лица поющего Высоцкого воспроизводится на восьми небольших плоскостях, прицепленных к лицам живых перформеров, играющих на гитарах, а основная часть этого спектакля происходит на фоне фантастических декораций, полностью сделанных с помощью видео, проецирующегося на задник.

Со звуком в России тоже научились работать, только он пока в основном не бинауральный, а обычный стерео. За одним исключением: спектакль Семёна Александровского «Другой город», поставленный в 2016 году, использует бинауральные аудио, записанные на набережных и улицах трёх европейских городов: Венеции, Парижа и Амстердама. С этими записями в наушниках зрителю предлагается прогуляться по похожим маршрутам в Петербурге. Также на руки выдаётся карта с QR-кодами, по которым в определённых местах можно увидеть фотографии и видео территорий, где было записано аудио. В России есть ещё несколько примеров таких спектаклей-променадов, назревших после Remote X группы Rimini Protokoll, но часть из них – франшиза самих RP, как это было в Москве, Петербурге и Перми, а другая часть – совсем камерные спектакли в разных маленьких городах, которые не прибавили ничего нового к жанру и не стали значительным инфоповодом на российском культурном ландшафте.

Попадаются в российском театре примеры использования и 3D-моделирования (первым его начал применять Большой театр для посекундного макетирования некоторых сцен из своих спектаклей), и mo-cap (как в постановке – перенесённой из Европы, правда, – оперы Владимира Тарнопольского «По ту сторону тени», где режиссёр Роберт Векслер устроил онлайн-генерируемую графику, реагирующую на движения перформеров). Но все эти опыты так или иначе вторичны и основаны на импорте позавчерашнего театра из-за рубежа – так медленно, к сожалению, пока устроена логистика театрального импорта в Россию.

Случилось так, что в 60-е годы XX века в США и почти сразу следом в Европе появляется новый тип искусства, который собрал в себе все искусства сразу, апроприировав их свободы и отбросив их ограничения. Перформанс не описывается одной только мультидисциплинарностью – он действительно объединяет в себе широкий спектр выразительных средств из абсолютно разных типов искусств. Performance art это ещё и новые конвенции существования искусства и его восприятия. Они были сформулированы не без влияния политической ситуации того времени. Весь смысл перформанса – в действии, которое направлено не на фиксацию или описание уже сложившегося положения, а на изменение реальности. Художники принялись отрубать себе фейковые руки, объяснять картины мёртвому зайцу, лежать на крестах изо льда и вырезать на себе бритвой звезду над лобком: в фигуре перформанс-артиста встретились театральный режиссёр, актёр и художник. Исчезает разница между производством и произведением, а аудитория становится частью произведения, даже не желая этого, даже не будучи об этом осведомлённой. В перформансе актёр перестаёт изображать персонажа, режиссёр перестаёт зависеть от сценографа или директора театра, а художник избавляется от дистанции между собой и своим произведением или материалом, из которого оно сделано, потому что его тело – это и есть и произведение, и материал.

Искусство перформанса появляется как выплеск демократической креативной энергии в желании перемен, но также и из тоски по живому и настоящему, реальному, чему-то, что происходит прямо сейчас и к чему можно иметь прямое отношение. Время является одним из элементов, которым определяется существование перформанса. К другим относят пространство, наличие перформера (вживую или при помощи медиа) и аудиторию, которая подвержена тем или иным аффектам и которая является объектом и субъектом отношений, возникающих между ней и исполнителями. Однако, как показывает опыт современного театра, наличие перформера (ни в живом, ни в медиализированном виде) необязательно для возникновения перформативной ситуации. Об этом в этой книге ведётся подробный разговор в главе про театр без людей. За последние годы на русском языке вышло две переведённые книги, которые могут обеспечить понимание самой сути перформанса и влияния его на исполнительские искусства: «Эстетика перформативности» немецкой исследовательницы театра Эрики Фишер-Лихте и «Искусство перформанса: от футуризма до наших дней» американской учёной и кураторки Роузли Голдберг. Целью этой короткой главы является не разбор истории перформанса, с чем отлично справляется книжка Голдберг, а фиксация тех связей, которые у современного театра с перформансом имеются, и того влияния, которое перформанс на современный театр оказал.