ПроЖИВАЯ. Как оставаться счастливым, проживая самые сложные моменты жизни - Ольга Савельева Страница 10

МАМА УСТАЛА БЫТЬ СИЛЬНОЙ, ДОБЫТЧИКОМ. ОНА ПРОСТО ХОТЕЛА НА РУЧКИ, НО ХОТЕТЬ НА РУЧКИ – ЭТО СЛАБОСТЬ, НЕ СВОЙСТВЕННАЯ СИЛЬНЫМ ЛЮДЯМ. ПОЭТОМУ МАМА СКРЫВАЛА, ЧТО ХОЧЕТ ЭТОГО, ДАЖЕ ОТ САМОЙ СЕБЯ.

Папа вернулся с дележки наследства с ковром и сервизом. И все. Никакого облегчения, в общем, не случилось. Мама плакала. Нет, даже выла. Ковер? Сервиз? И все? А деньги?! Очень нужны деньги.

Папа был пьян. Бормотал что-то про деньги, но не разобрать. Мама поняла, что его киданули. И не просто киданули, а с треском. Кинули в него ковром и сервизом. И кто? Собственный брат!

Мама в приступе бешенства позвонила папиному брату.

– Как ты мог? – кричала она в трубку. – У нас же дети! Ты не его кинул, ты детей кинул!

Оказалось, что все не так, как кажется. Они договорились, что брат будет высылать отцу его долю по мере возможности. Заработает – отправит. Заработает – отправит. То есть деньги будут, но размазанные во времени невнятными необязательными траншами. Это лучше, чем ничего, но хуже, чем половина наследства.

Мама положила трубку. Ну вот почему в ее жизни все так: счастье размазано во времени невнятными необязательными траншами. От этого его как-то совсем не заметно в общем временном массиве, и большую часть жизни мама ощущает себя несчастной.

Спустя месяц брат выслал отцу деньги. Папа ходил на почту снимать их со сберкнижки и на обратном пути купил мне огромную шоколадку.

– О, – удивилась я, увидев шоколад, ведь папа обычно ничего мне не дарил. – Откуда у тебя деньги?

– От верблюда, – засмеялся папа.

Я пошла и рассказала маме про верблюда.

Я не хотела закладывать отца, думала, мама обрадуется, что брат не обманул.

Да и просто, когда папа был пьян, мы с мамой дружили против него – это была тактика выживания: объединить истерики, рассредоточить злость.

Но мама в ответ на мою новость рассердилась и нахмурилась.

– Что не так? – не поняла я. – Здорово же, что дядя потихоньку выплачивает долг.

– Ты что, не понимаешь? Он их пропьет! – мама сказала это с такой злостью, будто это я виновата в папиной болезни.

– Может, мы у него попросим, и он нам их отдаст? – предложила я.

– Ага. Много он тебе отдал?

Мама решительно пошла на кухню к отцу. Я услышала громкую ругань: значит, сейчас поорут до вздувшихся вен, а потом будут нервно курить каждые пять минут и пить валокордин.

– Что вы орете? – я вбежала на кухню разнимать родителей.

– Мама украла мои деньги! – сказал папа.

– Не украла, а забрала. Надо же на что-то жить. И это не твои деньги. Ты когда в последний раз покупал дочери что-то? Это ее деньги.

– Отдай! – взвизгнул папа. – Это мои деньги! Мое наследство. Мне нужен костюм. Я устроился на работу. Там дресс-код. На эти деньги я куплю костюм, а уже с зарплаты…

Я услышала про костюм. Костюм – это надежда. Это про какую-то настоящую работу, где дресс-код, начальник и зарплата. Это про нормальную жизнь, где мой папа – не спившийся алкоголик, а сотрудник компании, который ходит на работу в настоящем пиджаке и брюках.

– Ты врешь! Врешь! Никакой костюм ты не купишь, ты купишь водку, – мама, растрепанная, взбешенная, не собиралась отдавать добычу.

Она совсем не верила в папу, совсем. Наверное, потому что вера работает на топливе поступков. Постоянное разочарование прохудило мамину веру, и внутри больше нет ни грамма надежды, только злость.

МАМА ДАВНО ЖИВЕТ С КОЛЛЕКЦИЕЙ НОЖЕЙ, ТОРЧАЩИХ В СПИНЕ ПО САМУЮ РУКОЯТКУ. ЭТО МЕТАФОРА, КОНЕЧНО. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ОНА РЕШАЛА ПОВЕРИТЬ ПАПЕ, ПАПА ВСАЖИВАЛ ЕЙ В СПИНУ ОЧЕРЕДНОЙ ПОСТУПОК-НОЖ. ТАК ГЛУБОКО И БОЛЬНО, ЧТО МАМА БОЛЬШЕ НЕ ЖДЕТ ОТ НЕГО НИ ДЕНЕГ, НИ ХОРОШИХ ПОСТУПКОВ, НИ КОСТЮМОВ.

А мне шестнадцать. Я постоянно влюбляюсь, и в меня – влюбляются. И мама не пускает меня на свидания. Хочется, чтобы все вокруг влюблялись, потому что любовь, очевидно, лучше ругани. И пусть мама тоже влюбится и займется уже своей жизнью, а в мою не лезет.

Думаю, папе без поддержки никогда не выкарабкаться из ямы. Конечно, он сам себе ее вырыл, сам упал и сам страдает, но…

Вдруг он правда хочет все исправить и купить костюм? Костюм – это заявка на «я хочу начать новую жизнь». Очень сложно начинать ее под аккомпанемент криков: «Ничего у тебя не получится».

Папа купит костюм, его возьмут на работу, и он вот такой – успешный и в костюме – снова понравится маме. Они влюбятся, а у меня будет нормальная семья.

Я подошла к маме и сказала почти по слогам, холодно, твердо и решительно:

– Это его деньги.

– Он пропьет.

– Это останется на его совести.

– У меня прохудились сапоги. У тебя нет плаща, – мама вдруг заговорила хнычущим голосом.

– Дай ему шанс.

– Он обманет.

– А вдруг нет? А вдруг он купит костюм? И все изменится!

– Не купит.

– Купит, – я верю в папу. – Отдай ему деньги.

– Нет.

– Ты же минуту назад сказала, что это не его, а мои деньги. Отдай их мне, и я отдам их ему!

– Нет, – мамино «нет» становилось все более неуверенным.

– Отдай деньги папе.

В кухне воцарилось тягучее молчание.

Мама тяжело дышала и выглядела так, будто готова меня послушаться, но не до конца решилась.

– Отдать? А я с чем останусь?

Я тогда не могла сформулировать ответ. Мне шестнадцать, я еще не умею говорить складно. Тут нужна какая-то важная фраза, но я не могу ее придумать.

Я просто выдираю у мамы из рук деньги и отдаю отцу. Мама плачет, психует, нервно курит каждые пять минут и пьет валокордин.

Та ситуация снилась мне много раз. Мама заглядывала ко мне в сны и спрашивала: «А я с чем останусь?» Я просыпалась и искала правильный ответ.

Вот прошло десять лет, потом еще десять. Все давно пережито и забыто, но… Я недавно нашла его. Тот ответ. Он завалялся в совсем другой ситуации, очень похожей на эту, но она не про деньги. Я его поймала.

Мамы давно нет, и я не могу ей его вернуть, поэтому жду, когда она опять придет в мой сон и спросит, отдавая папе папины деньги:

– А я с чем останусь?

И я отвечу:

– С осознанием правильного поступка, мам.

Это осознание ценнее денег, выше обид и важнее справедливости. Понимаешь? Папа не купил костюм, а пропил те деньги. Это были его деньги, его выбор, на что их потратить, и его ответственность.

А с тобой, мам, осталась твоя правда и чистая совесть. На них, конечно, не купишь ни сапоги, ни плащ, зато…