Пожалейте читателя. Как писать хорошо - Курт Воннегут Страница 11

Поверхность Земли шевелилась и вздымалась, не зная покоя от плодящейся жизни [53] [54].

…Слово «шизофрения». ‹…› Мне оно виделось и звучало для меня так, будто человек отфыркивается в завихрении мыльных хлопьев [55] [56].

~

«Я заметил, – продолжает Воннегут в том же эссе, – что читатели, в том числе я сам, больше доверяют моим текстам, если я предстаю в них уроженцем Индианаполиса, то есть самим собой. А какой у меня выбор? Есть вариант, который яростно пропагандируют преподаватели и к которому, я уверен, пытались склонить и вас: писать как утонченный англичанин прошлого или позапрошлого века».

Думаю, сейчас преподаватели уже этого не требуют – в отличие от тех времен, когда учился он сам. Зато они требуют многого другого. Возможно, не менее губительного для души.

~

Смотрите, как остроумно Воннегут вышучивает эти проблемы в «Завтраке для чемпионов»:

– Наверно, это не то слово, – сказала Патти. Она привыкла извиняться за неверное употребление слов. Ее к этому приучили в школе. Многие белые люди в Мидленд-Сити говорили очень неуверенно и потому старались ограничиваться короткими фразами и простыми словами, чтобы поменьше попадать впросак. Двейн, конечно, тоже говорил так. И Патти, конечно, тоже так говорила.

А выходило это потому, что их учительницы английского языка морщились, затыкали уши и ставили им плохие отметки, когда они не умели разговаривать как английские аристократы перед Первой мировой войной. Кроме того, эти учительницы внушали им, что они недостойны писать или разговаривать на своем родном языке, если они не любят и не понимают замысловатые романы, и стихи, и пьесы про давнишних людей из дальних стран вроде «Айвенго».

Чернокожие, однако, никак не желали с этим мириться. Они говорили по-английски как бог на душу положит. Они отказывались читать непонятные книжки, потому что они их не понимали. И вопросы они задавали дерзкие: «С чего это я буду читать всякую такую “Повесть о двух городах”? На фиг мне это надо?»

Патти Кин провалилась по английскому языку в тот семестр, когда ей было положено читать и ценить «Айвенго» – такой роман про людей в железных доспехах и про женщин, которые их любили. И ее перевели в дополнительную группу, где заставили читать «Добрую землю» [57] – книжку про китайцев [58].

~

Воннегут не всегда доверял и собственному голосу уроженца Индианы:

Помню, однажды мы разговорились с продюсером Хилли Элкинсом. Он тогда как раз только что купил права на экранизацию «Колыбели для кошки», и я пытался проявить себя как настоящий светский человек. Я отпустил кое-какие любезные светские замечания, но Хилли покачал головой и заявил: «Нет-нет-нет. Нет. Нет. Лучше подражайте Уиллу Роджерсу [59], а не Гэри Гранту».

Этот разговор имел место в середине 1960-х, как раз когда К. В. преподавал в Айове. Курт поведал нам о нем сразу же, прямо на занятиях. До сих пор помню его покаянный хохот.

У меня сохранились особенно яркие воспоминания об этом, потому что как раз на той неделе меня навестила сестра и я взяла ее с собой на семинар, чтобы она почувствовала его атмосферу, а главное – воочию увидела Воннегута. Но Курта в тот день не было – он ненадолго уехал в Нью-Йорк. Вместо него занятия вел Ричард Йейтс [60]. (Вот это замена!)

В это время Воннегут наконец начал добиваться успеха. Перед ним внезапно стали повсюду распахиваться двери – взять хотя бы эту продажу прав на экранизацию «Колыбели для кошки». Он начинал обретать нужный баланс.

«Я то терял, то снова обретал равновесие, а это основной элемент сюжета всякой популярной прозы. Ведь и я сам – прозаическое произведение», – предваряет он эту историю в предисловии к одной из своих книг [61].

~

«Теперь я понимаю, что все эти антикварные этюды и рассказы, на которые я должен был ориентироваться, были великолепны не своей ветхостью и экзотикой заграницы. Просто в них текст передавал именно то, что автор хотел сказать», – объясняет Курт в своем совете номер шесть – «Говорите то, что хотите сказать».

И далее:

Мои учителя пытались научить меня писать точно, всегда подбирать самые действенные слова и связывать их друг с другом жестко, прочно, как детали механизма. Мои учителя не желали превратить меня в англичанина. Они надеялись, что я буду понятен – а следовательно, понят.

‹…› Если я нарушу все правила пунктуации, назначу словам новые значения по своей прихоти и нанижу их вперемешку, я просто не буду понят.

Поэтому Воннегут советует и другим избегать такого – «если вам, конечно, есть что сказать и вы желаете быть понятыми» [62].

~

Рабо Карабекьян, художник из «Завтрака для чемпионов», пишущий в жанре абстрактного экспрессионизма, продает одну из своих работ Центру искусств Мидленд-Сити. Ширина картины – двадцать футов, высота – шестнадцать. Фон загрунтован «зеленой масляной краской», купленной в обычном хозяйственном магазине. «Вертикальная полоса представляла собой наклейку из оранжевой флуоресцентной ленты».

«Просто стыдно сказать, сколько стоила эта картина». (Пятьдесят тысяч долларов.) «Весь Мидленд-Сити был возмущен».

В коктейль-баре при гостинице, где остановились многие из «почетных гостей фестиваля искусств», Рабо Карабекьян просит Бонни Мак-Магон, мидлендскую официантку, рассказать ему что-нибудь о юной королеве фестиваля искусств, чье изображение («в белом купальном костюме, с олимпийской золотой медалью на шее») украшает собой обложку программы.