Что будет дальше? Искусство превращать истории в сценарии - Робин Махержи Страница 12

Виола

Но для чего в Иллирии мне жить,

Когда мой брат в Элизии блуждает?

Что, к моему разочарованию, казалось просто унылой сюжетной завязкой, где нам попросту сообщают, что Виола в Иллирии, а ее брат, вероятно, мертв. Периодически всем нам приходится писать нечто подобное. Представляю, как Шекспир на мгновение остановился, как прервался поток поэзии, как великолепие мысли в духе «о, музыка, ты пища для любви» внезапно застопорилось из-за острой необходимости объяснить читателю, что происходит. Я словно услышал призрачный шепот редактора: «Нам всем нравятся истории про переодевание и стихи о любви (хотя, знаешь, подсократил бы ты их немного), но неужели нельзя добавить в начале сцены пару строк и объяснить читателям, где мы вообще?» Знакомое ощущение? В современном фильме это выглядело бы примерно так:

Виола

Чуваки, где мы вообще?

Капитан

В Иллирии.

Виола

И нафига я тут? Братан мой мертв.

Возможно, у Шекспира начало вышло более изящным, но, безусловно, суть та же – неловкая попытка навязать информацию в рамках повествования. Могут быть и другие варианты: «Что вы здесь делаете?», «Что нам теперь делать?», «Почему так?», «Кто это там?», «Сколько же мы не виделись, кузен?», «Зачем тебе эта сумка?»… Отвратительная писанина. Вы только посмотрите на фразу Капитана – «Иллирия», – исключительно для ритма приукрашенную, после которой втиснута информация о том, что брат героини попал в беду. И все же этого достаточно. Функция выполнена. Я уже собирался было предложить посмеяться над исключением из правила и быстренько двинуться дальше, в мир многочисленных и бессмертных поэтических работ Шекспира, когда во мне взыграло упрямство Билли, и я решил держаться до конца. «Итак, что мы имеем?» – спросил я, целеустремленно шагая к флипчарту и мельком глянув в окно (меня всегда умиротворяли очертания шпилей зданий вдали).

Два часа и пять страниц флипчарта спустя мы так и не разобрались, что к чему. А теперь притормозите на минутку. Возьмите ближайший листок бумаги и ручку, взгляните на эти строки и просто подумайте, скрыто ли в них что-то еще, есть ли, несмотря на прямоту информации, какие-то нюансы, уровни, текстуры, которые с помощью сюжета ведут нас от непосредственно нарратива к теме. Записав свои мысли по этому вопросу, возвращайтесь к главе…

Разумеется, если вы работаете с группой, участники которой подогревают идеи друг друга, это помогает. Кроме того, большинство из нас были знакомы с пьесой, что уже было хорошим началом. Если же вам ничего не пришло в голову, не переживайте. Прочитайте пьесу целиком (возможно, прямо сейчас) и попробуйте еще раз. По меньшей мере изучите сцену 1. В любом случае мы учимся работать с Основой, а для этого может потребоваться практика.

Далее перечислены рассуждения студентов, хотя данный список не является ни определяющим, ни исчерпывающим, ни «правильным».

Обращение Виолы ко всем морякам сразу мгновенно выделяет ее. Возможно, она появляется чуть позже и идет одна, а остальные предоставляют ей пространство. Безусловно, поставить эту сцену можно по-разному, но есть некий очаровательный парадокс в том, что она говорит «друзья», будто этим званием дарует морякам особую честь. А может, так она пытается стать ближе к ним, и ее признание позволяет создать между ними особую связь.

Пока вокруг незнакомцы, она одинока. Шекспир мог бы позволить ей вышагивать в одиночестве и превратить ее речь в монолог, но одиночество всегда более мучительно среди других. Кроме того, Виоле определенно нужен был тот, кто ответит на ее вопрос. В предыдущей сцене мы наслаждались долгими и поэтичными разглагольствованиями о природе любви. Так что мы уже готовы услышать больше о вопросах причастности, компании и отчужденности. Более того, косвенным образом (глазами герцога Орсино в начале) мы уже поразмыслили над вопросами утраты и скорби, особенно когда речь идет о потере брата.

Какими бы простыми ни были эти строки, в них во многом отразилось повествование. То, что она не знает, где находится, говорит о том, что в этом месте она чужестранка, но также означает, что ее приезд стал чем-то из ряда вон выходящим; подсказкой является присутствие промокших моряков. Разумеется, можно было бы написать сцену кораблекрушения, как в «Буре», но здесь речь не о крушении, а о связи между людьми и о боли расставания. С точки зрения автора, понимание первоначальной темы позволяет нам выбрать один из множества вариантов нарратива, и, как правило, считается целесообразным подчеркнуть тот, который больше соответствует произведению в целом. Немало сценаристов настолько отклонились от темы, что потеряли смысл. Благозвучие – не всегда достаточная причина, чтобы отойти от курса.

Капитан отвечает на вопросы, поскольку имеет право говорить за всех, ему же подчиняются остальные. Так что мы знаем, что перед нами мир, где царит иерархия, и, судя по тому, как обращаются к Виоле, она в этом мире госпожа, а не служанка. Так что в дальнейшем ее мало что будет объединять с этими людьми, она определенно не принадлежит к их кругу, хотя слово «друзья» подразумевает, что им довелось кое-что пережить вместе.

Краткость ответа Капитана скрывает некое условное значение, которое Иллирия имеет для аудитории. Иллирия известна своим богатством, роскошными пастбищами, душистыми рощами. А если вы этого не знали, то уже поняли из предыдущей сцены. Это зажиточный комфортный край. Люди приезжают сюда на праздники. Но Виола несчастна. Почему? А чему радоваться, если ее брат мертв? Она скорбит. Она опустошена. А что мы видели в предыдущей сцене? Оливия отвергает провидение, отвергает весь этот великолепный мир, поскольку ее поглотила смерть брата. Так что речь еще и о том, как пережить смерть. И это затрагивает несколько вопросов. Когда именно мы отпускаем утрату и живем дальше? И как смириться с неумолимым течением жизни, несмотря на укоренившуюся потребность сохранить верность тем, кого мы любили?

Это глубокие вопросы, особенно для тех, кто близко сталкивался с утратой. Пьеса написана примерно через пять лет после того, как в возрасте одиннадцати лет умер сын Шекспира. Вероятно, другие его дети скорбели, как и он сам. Но «Двенадцатая ночь» – очаровательная комедия, полная непринужденных пикировок и уморительных описаний, которая повествует о смерти, одиночестве и преодолении утраты.

Наконец, «Элизий» – классическая отсылка, которая не только отражает социальное происхождение Виолы, но и бросает тень на ее понимание смерти. Ее брат не прекратил свое существование, но теперь находится в другом, не таком уж неприятном месте. Так что речь здесь не столько о трагедии смерти, сколько о тяжести утраты.

Темы, проявившиеся в нескольких строках, сложны, богаты и точно выверены. Кроме того, они сильно напоминают миф об Орфее, известный Шекспиру. Как будет показано в разделе, посвященном композиции, данная классическая парадигма оказала существенное влияние на литературную традицию, к которой мы принадлежим, и обращается сразу к сути нашего понимания драматургии. Если среди читателей есть ученые, здесь они, несомненно, со знающим видом кивнут. Эти строки восхитительным образом воплощают глубокие темы в идеальной гармонии с простотой повествования: Виола оказалась в незнакомой стране, беспомощная без защиты брата, опустошенная без любви и общения. Подобно Орфею, она отправляется в путешествие, цель которого – обрести иное, более глубокое понимание любви.