Астронавт. Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной - Майк Массимино Страница 13

Весь этот год выдался очень трудным. Одним из немногих ярких пятен стало возобновление полетов шаттлов. В сентябре в Космическом центре имени Кеннеди стартовала первая после катастрофы «Челленджера» экспедиция STS-26. Шаттл «Дискавери» совершил успешный четырехдневный полет, и это означало, что космическая программа снова идет полным ходом и для астронавтов в будущем найдется работа. Я не оставил идеи о заявлении по приему в астронавты и время от времени работал над ним. Я не надеялся, что меня примут. Я знал, что первая попытка для большинства кандидатов оказывается провальной, но в любом случае хотел, чтобы мое имя попало в систему.

Помимо этого для меня наступило печальное время. Большинство друзей разъехались, получив свои магистерские степени. Мы с Каролой собирались пожениться следующим летом и довольствовались только встречами то там, то тут по выходным. Я работал один и жил один. Я вставал, устало тащился по бостонской зиме, чтобы занять отдельную кабинку в библиотеке, весь день учился, работал в лаборатории и возвращался в пустое общежитие. Надо мной все время дамокловым мечом висел этот ужасный квалификационный экзамен. Я учился, учился и учился, но понятия не имел, что делаю. Я не мог понять, изучаю ли я правильный материал и использую ли правильные методы. Я никогда не сталкивался ни с чем подобным. Просто впихивал информацию в голову и надеялся на лучшее.

Час икс наступил 22 июня 1989 г. На той же неделе «Метс» продали Филадельфии моего любимого игрока Роджера Макдауэла и будущего основного игрока Лени Дикстра. Это была одна из худших сделок за всю историю бейсбола. Я воспринял ее как плохой знак. Так оно и было. В день устного экзамена и презентации моего исследования я проснулся в ужасе. Я шел в кабинет профессора Шеридана в здании факультета машиностроения и трясся от страха перед тем, что скоро должно было произойти. Шеридан и остальные члены диссертационного совета сидели у кофейного столика, а перед ними около доски одиноко стоял я, и в руках у меня был только кусок мела, чтобы показать им, чего же я добился. Чтобы спасти себя в этот день, мне требовалось нечто большее, чем мел. Экзаменаторы на устном экзамене были как расстрельная команда. Их работой было разорвать вас в клочья, поставить под сомнения ваши предположения, заставить вас защищать ваши выводы. Если в вашей работе обнаруживались слабые места, они набрасывались на них и укладывали вас на обе лопатки. Окажись перед ними сам Альберт Эйнштейн, они бы и его порвали на кусочки. Не буду держать вас в неизвестности: они просто сровняли меня с землей. Это была бойня. Они бомбардировали меня вопросами со всех сторон. Почему это? Как вы можете это доказать? Я путался в своих ответах, потерял нить мысли, пытался вернуться назад и начать сначала. Наступил момент, когда я запутался окончательно. Они могли меня спросить: «Сколько будет два плюс два?», и не думаю, что я бы смог выдавить из себя ясный ответ. Был один вопрос о системе, где человек-оператор управляет роботом с помощью шлема, который реагирует на движения головы оператора: когда человек поворачивается вправо или влево, то же самое делает робот. Но так как робот — создание искусственное, его система управления не очень стабильна. Если человек повернет голову определенным образом, это движение может оказаться недоступным для органов управления машины. Я понятия не имел, что с этим делать, поэтому в итоге смоделировал систему так, как будто она была стабильна. Бо́льшая часть моих ответов основывалась на этом ложном предположении. — Майк, что происходит, если оператор поворачивает голову направо? — спросил Шеридан.

— Робот поворачивается направо, — ответил я.

— И это все, что происходит? — переспросил он.

У меня не было ответа на вопрос. Задавая его, Шеридан продолжал дергать головой вправо, чтобы показать мне, о чем идет речь. На самом деле он пытался мне помочь, дать подсказку. Я и понятия не имел, чего он добивается и почему продолжает трясти головой в сторону. Я смотрел на него как животное из зоопарка, потерявшее ориентацию в дикой природе. Потом он объяснил мне, что это значило, но в тот момент я понял, что все кончено. Я покойник.

Я вышел из комнаты полностью раздавленный и в трансе побрел по университетскому городку. Я завалил свою докторскую степень. Я завалил все. Заявление в НАСА, заполненное и готовое к отправке, лежало у меня на столе. Но какой теперь в этом всем был смысл? Мы с Каролой должны были пожениться через несколько недель. Она уже собрала вещи и собиралась переехать в Бостон. Мы сняли квартиру — великолепную квартиру на Гарвард-сквер с одной спальней, с большим эркерным окном, выходящим на Массачусетс-авеню. Теперь все наше будущее рассыпалось как песчаный замок. Что я ей скажу?

Через пару часов я вернулся в кабинет Шеридана. Когда он открыл дверь, по его выражению лица я мог судить, что результаты у меня не очень хорошие:

— Я не сдал экзамен, не так ли?

Он посмотрел в сторону, покачал головой и сказал:

— Да, Майк, экзамен ты не сдал.

Шеридан действительно заботился о своих учениках. Ему нелегко было сообщать такие новости, но он должен был это сделать.

У меня был выбор. Если я хотел, я мог продолжить работу и попытаться пересдать экзамен через шесть месяцев. Но я провалился с таким треском, что Шеридан заявил мне без околичностей:

— Тебе надо подумать, стоит ли вообще тратить на это свое время.

Он всегда всех поддерживал и вообще был прекрасным человеком. Без него я никогда бы не добился того, чего мне удалось достичь. Но вот он стоит передо мной, и за его пространной фразой скрывается куда более короткая: «Может быть, ты вообще для этого не годишься». Услышать от человека, который всегда тебя поддерживал, такой беспристрастный отзыв было очень трудно. Я сидел в его кабинете и чувствовал, что полностью отчаялся. Годом ранее я был на седьмом небе — работа в НАСА, встречи с героями моего детства. Теперь я со всего маху рухнул вниз и понятия не имел, как вернуться обратно.

Когда я пришел в общежитие после провала на квалификационном экзамене, заявление в НАСА все еще лежало на столе. Оно было как соль, просыпанная на свежие раны. Первой моей мыслью было: «Ну все, с этим покончено». Затем я еще немного поразмыслил и решил отослать заявление в любом случае. Да, я провалил экзамен, но мог попытаться еще раз, и пока решал, что делать, я все еще оставался соискателем докторской степени в МТИ, тогда как многие кандидаты всего лишь с магистерской степенью умудрялись попасть в астронавты. Поэтому я отослал свое заявление, но не стал приписывать: «Кстати, я только что провалил квалификационный экзамен!» Я рассудил, что к тому времени, когда кто-нибудь взглянет на мои бумаги, я как раз отправлюсь на пересдачу — если, конечно, решу, что мне вообще стоит этим заниматься. Я был почти уверен, что не стоит.

Потом я вернулся в Хантсвилл. Я задолжал три недели работы за то, что мне предоставили стипендию для учебы в докторантуре. Прошлым летом я был воодушевлен и уверен в себе. Теперь полностью пал духом. Мои три недели работы совпали с празднованием 20-й годовщины высадки на Луну — прошло 20 лет с тех пор, как я стоял на нашей лужайке, смотрел на Луну и мечтал, что когда-нибудь по ней прогуляюсь. Проходили лекции и симпозиумы; чтобы выступить на них и получить вполне заслуженное всеобщее признание, приехали все астронавты, принимавшие участие в программе «Аполлон». Там был Нил Армстронг. Там были Базз Олдрин, Майк Коллинз и Пит Конрад. Но вместо того, чтобы почувствовать вдохновение от возможности познакомиться с этими людьми, я, скорее, думал: «Ну, мне таким никогда не быть. Я никогда не стану одним из них».