Планета свалок. Путешествия по многомиллиардной мусорной индустрии - Адам Минтер Страница 14

По понятным причинам смысл сказанного до Леонарда Фрица дошел не сразу.

– ЧТО?! – воскликнул он.

Оглядываясь на события почти 70-летней давности с высот штаб-квартиры собственной корпорации, Леонард смеется над последующими действиями мужчины: «Он воспринял это “ЧТО?” как “Вы, должно быть, шутите”».

Представитель Armco просто не знал, что торгуется с человеком, считавшим нормальной стоимостью окалины $1,25 за тонну, и увеличил цену, которую, надо думать, счел заниженной.

– Ну, тридцать шесть.

И я сказал ему:

– Годится.

Так появился рынок для окалины. После 2 июля 1938 года было установлено, сколько денег могут сэкономить сталелитейные компании, если будут использовать ее в своих производственных процессах. Окалина превратилась из сомнительных отходов в важнейшее сырье. Леонард Фриц не только знал, где его взять, но и знал, как его получать. Эти два слова – «где» и «как» – именно то, что выделяет людей, подобных Леонарду, из массы сборщиков и помещает в малочисленную компанию людей, которые накапливают большие объемы вторсырья и приходят к благосостоянию.

Тем не менее работа была серьезной, особенно для 15-летнего подростка. Ему понадобилось нанять пару друзей и купить дополнительное оборудование, включая два самосвала – на это пошел полученный аванс в $3600. Однако долги не имели значения: через несколько месяцев Armco Steel выдала подростку Леонарду Фрицу чек на $186 тыс. [24]

Все еще шел 1938 год.

В начале лета 1941 года, накануне вступления Соединенных Штатов во Вторую мировую войну, город Нью-Йорк провел один из первых национальных сборов металлолома. Целью был алюминий – легкий металл, нужный для авиационной промышленности. Собирали в основном старые кастрюли и сковородки, но в дело шли оконные рамы, утварь и даже детские игрушки. Собранный металлолом предполагалось направлять на переплавку алюминиевым компаниям.

Мусорщик традиционно исполнял роль перекупщика-посредника, собирающего металл в домохозяйствах и передающего его на плавильни. Мелкие сборщики знали, где купить старые кастрюли и сковороды, сколько за них заплатить и – самое важное – как подготовить их для передачи металлургам. Им хватало терпения, опыта и стремления к прибыли, чтобы сортировать вещи по типам и отделять все не алюминиевые части (например, стальные винты, скреплявшие ручки сковородок), которые могут загрязнить печь для алюминия. Примерно такую работу проделывали перед бар-мицвами моя бабушка с братьями и сестрами.

В обычное время ньюйоркцы мирились со старьевщиками, зарабатывавшими на жизнь с помощью их старых вещей. Однако война все изменила. Иностранцы вызывали в Америке подозрение – особенно те торговцы утилем, которые за предыдущие три десятка лет создали хороший бизнес, экспортируя металлолом по всему миру, в том числе и в страны Оси [25]. Поэтому жители города, включая мэра Фьорелло Ла Гуардию, отнюдь не горели желанием собственноручно отправлять свои кастрюли и сковородки в индустрию переработки утиля. Движимый подозрениями, Ла Гуардия обязал общественные комитеты собирать утиль и доставлять его на алюминиевые комбинаты. Историк Сьюзан Штрассер в фундаментальной работе по истории американской индустрии мусора «Отходы и нужда» (Waste and Want) дает самое удачное, самое емкое описание последовавшей катастрофы: «[Металлургические заводы] обычно покупали алюминиевый лом, рассортированный сборщиками, но во время сбора металлолома им приносили целые холодильники и детские коляски – предметы, где содержалось две унции алюминия на пятьдесят фунтов других материалов [26]». Другими словами, общественные комитеты без финансового поощрения не утруждались выковыривать унции алюминия из детских колясок и фактически приходили на комбинаты лишь с кучами благих намерений – «Я отдаю свой холодильник на военные нужды!» – где бесполезный мусор был только приправлен алюминием. В результате на заводах скапливались неиспользованные кучи хлама, содержащего алюминий. Металлургам, которые хотели извлечь пользу из этой в основном бестолковой щедрости, приходилось нанимать рабочих, которые отделяли алюминий – то есть копались в металлоломе, отсортировывая ценный металл от бесполезных материалов. Если бы Нью-Йорк не вмешался изначально, то мусорщики сделали бы всю работу эффективнее и, вероятно, дешевле.

Люди времен Второй мировой войны вообще не задумывались о дальнейшей судьбе отходов, когда выбрасывали мусор в баки, чтобы его сортировали другие. Сегодняшние «производители мусора», раскладывающие свои коробки от айфонов по синим контейнерам и выставляющие их на обочину, гордятся собой. Но ни то ни другое фактически не помогает реальным переработчикам – компаниям, которые на деле превращают отслуживший материал в новые вещи. Именно поэтому после катастрофического результата сбора алюминия в 1941 году федеральное правительство обратилось к обычным торговцам мусором и утилем с просьбой заняться обработкой вторсырья в военное время.

В первой половине XX века индустрия утилизации отходов – тряпья, бумаги, металлов, костей и прочего – быстро росла. По данным Карла Зимринга, в Детройте (родном городе Леонарда Фрица) она раздувалась, словно воздушный шарик: в 1890 году здесь функционировало 60 фирм, в 1910-м – 127, в 1920-м – 296. К 1948 году в Соединенных Штатах насчитывалось 3044 компании, занимавшихся только черными металлами, а их оборот продаж, по данным бюро переписи за тот год, составлял почти $1,7 млрд [27]. Однако это было ничтожно мало по сравнению с послевоенным временем, когда процветание Америки создало самый богатый потребительский класс в истории, а вместе с тем – и соответствующий мусор. Американский мусорный бизнес, которому насчитывалось уже больше 100 лет, еще только начинал разворачиваться.

$186 тысяч, полученных Леонардом Фрицем от продажи окалины компании Armco Steel, ушли на товары, которые позднее превратятся в ценный металлолом, – товары, сделавшие американскую отрасль переработки отходов индустрией с сегодняшним годовым оборотом (минимум) $30 млрд. Заплатив младшему брату Рэю и двум парням, знакомым по школе, Фриц купил три автомобиля «форд». «Конечно, все полицейские нас останавливали и предупреждали, они считали, что мы без гроша, – говорит он с сиплым смешком. – Они останавливали нас, детей, выясняя, все ли тут чисто. Я водил новехонький “линкольн”». Для матери Леонард купил дом и «понтиак» с откидывающимся верхом. Оставшиеся деньги – весьма немалые – он держал в коробках от сигар: «Банкам я не доверял».

Однако он доверял своему деловому чутью. Деньги за окалину позволили ему купить грузовики и оборудование, нанять работников и предлагать лом в больших количествах. В удачные недели он зарабатывал $1800, в неудачные – заработок падал до «семисот, восьмисот баксов». Жизнь была комфортной, но, когда разразилась Вторая мировая война, Фриц тут же записался добровольцем в армию. «Знаете, я испытывал такие героические чувства, – говорит он и делает паузу. Единственный раз за два часа беседы он не может найти слова, точно объясняющие, почему он поступил определенным образом. – Воодушевление… видите, тела у меня уже нет, фигура не та, но в голове все еще то же воодушевление».