В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики - Дэниел Ергин Страница 15

И, разумеется, нефтяной вопрос играл свою роль. После большевистской революции 1917 г. нефтяные ресурсы Каспия разрабатывались советской нефтяной промышленностью, с использованием советских технологий и на деньги Советского Союза. В советские времена началось освоение богатейшего, хотя и очень сложного нефтеносного района в Казахстане, и советские нефтяные генералы уже поговаривали о возврате Каспию статуса центра нефтедобычи.

Среди русских было распространено убеждение или, по крайней мере, подозрение в том, что США сознательно срежиссировали развал Советского Союза с целью наложить лапу на каспийскую нефть.

США и Великобритания рассматривали обретение независимости и суверенитета новыми государствами как естественное завершение эпохи холодной войны и необходимое условие для перехода к более мирному сосуществованию. Теперь эти страны получили возможность реализовать вильсонианскую мечту о самоопределении. Возвращение их в сферу эксклюзивного влияния России, по мнению США и Великобритании, было бы неблагоприятным и дестабилизирующим фактором. В то же время существующий вакуум мог заполнить Иран.

Энергетический аспект имел для Вашингтона в начале 1990-х гг. ничуть не меньшее значение, чем для других игроков. Оккупация Кувейта Саддамом Хусейном и только что завершившаяся война в Персидском заливе в очередной раз показали миру, как опасна чрезмерная зависимость от ближневосточной нефти. Если бы удалось реинтегрировать каспийский регион в глобальную энергетическую систему, как это было до Первой мировой войны, и обеспечить новый приток нефтяных ресурсов на мировой рынок, это стало бы важным шагом в направлении диверсификации нефтяных поставок и существенным вкладом в укрепление глобальной энергетической безопасности.

В то же время построение новых конструктивных отношений с Россией было одним из приоритетов правительства Клинтона, и США не хотели осложнять ситуацию соперничеством за каспийскую нефть и своим участием в новой большой игре. В своей речи, названной «Прощай, Флэшмен» (Флэшмен – вымышленный персонаж, прославленный британский вояка и прохвост, участвовавший в азиатском противостоянии Англии и России в XIX в.), заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт заявил об американской заинтересованности в устойчивом экономическом и политическом развитии этого региона, являющегося важнейшим перекрестком мира, и предостерег от альтернативного сценария – «возможности превращения региона в прибежище терроризма, рассадника религиозного и политического экстремизма, и арену открытых вооруженных конфликтов». «Конечно, можно заявить… что сейчас появилась возможность переиначить “большую игру” на Кавказе и в Центральной Азии… игру, которая приводится в движение нефтью, – продолжил он. – Однако наша цель состоит в том, чтобы активно препятствовать подобному атавистическому подходу». Большой игре, как выразился он, «место на книжной полке среди исторической беллетристики». Но тем не менее все понимали, что смягчение столкновения интересов и амбиций в этом ключевом стратегическом регионе – очень непростая задача3.

Перед Турцией, которая в течение многих столетий не имела доступа на эту территорию, с распадом Советского Союза открывались двери для расширения своего влияния и торговой деятельности на Кавказе, в Каспийском регионе и дальше, за их пределами, а также для восстановления утраченных связей с тюркскими народами Центральной Азии. Исламская Республика Иран также была не прочь распространить свое политическое и религиозное влияние на север – на другие прикаспийские страны и на Центральную Азию – и попытаться привлечь на свою сторону мусульманские народы, чьи возможности исповедовать ислам сильно ограничивались в советские времена.

Особое значение для Ирана имел Азербайджан. Здесь проживало более 7,5 млн этнических азербайджанцев, которые теперь получили возможность свободно взаимодействовать с внешним миром, в то время как около 25 млн иранцев, т. е. четверть населения Ирана, также этнически были азербайджанцами. Несмотря на жесткий контроль со стороны правящего теократического режима, многие иранские азербайджанцы имели прямые родственные связи в Азербайджане. Поэтому Тегеран видел в ныне независимом соседнем государстве с его более толерантным, светским и активно развивающимся обществом серьезный источник угрозы собственному режиму.

Интересы Китая формировались более медленно, однако и для него энергетическая проблема в конечном итоге вышла на передний план, когда интенсивный рост экономики подстегнул рост потребностей страны в энергии. Центральноазиатские государства находились «по соседству», из них можно было проложить трубопроводы и обеспечить столь важную диверсификацию поставок. Постепенно влияние Китая становилось все более и более заметным, хотя он и старался действовать не столько через политику, сколько через инвестиции.

Новые независимые государства тоже едва ли были простыми пешками в этой игре. Их лидеры были полны решимости укрепить свою власть. Несмотря на существенные различия между ними, де-факто это были однопартийные государства с сосредоточенной в руках президента властью. Во внешней политике они преследовали одну и ту же цель: сохранить и укрепить свою независимость и состояться как государства. Какими бы ни были их отношения с Кремлем, они ни в коем случае не хотели снова оказаться поглощенными Россией. Однако они не могли полностью оторваться от своего могущественного соседа и боялись навлечь на себя его гнев. Они нуждались в России. Связи были слишком многогранными и тесными, а география очевидна. Кроме того, они беспокоились о судьбе представителей своих этнических групп, которые жили в Москве и других российских городах, и денежные переводы которых стали важным компонентом их ВНП.

Для некоторых из этих стран нефть и газ имели критическое значение: это была основная статья их доходов и главный двигатель восстановления и экономического роста. Нефть могла привлечь в них компании со всего света и обеспечить не только денежные потоки, но и политическое влияние и поддержку. Как сказал советник по вопросам национальной безопасности Азербайджана, «нефть – это наша стратегия, наша безопасность и наша независимость»4.

Однако для того чтобы обеспечить выживание, этим новым суверенным государствам требовались не только материальные ресурсы, такие как нефть, но и ресурсы совсем иного рода – а именно, ловкая дипломатия. Дипломатические игры в этом регионе всегда требовали превосходного умения балансировать в сложных условиях. Азербайджан, светское мусульманское государство, зажат между Ираном и Россией. Казахстан с его огромной территорией, но относительно небольшим населением, вынужден находить баланс в отношениях с влиятельной Россией и быстро растущим и набирающим политический вес Китаем.

Но между тем за всеми этими дискуссиями о нефти, геополитике и больших играх нельзя было упускать из виду более практические вопросы: в конце концов, нефтедобыча ведется не столько на мировой политической арене, сколько непосредственно на игровом поле самой нефтяной индустрии – на компьютерных мониторах инженеров и проектировщиков, в отчетах финансовых аналитиков, в цехах по сборке буровых установок и на буровых площадках и морских платформах, где ключевое значение приобретают другие факторы, такие как геология и геофизика, проектирование, затраты, инвестиции, логистика, мастерство и передовые технологии. А риски для компаний были высокими, причем не только риски политического характера, но и неизбежные риски, связанные с разработкой новых месторождений, которые могли иметь крупнейшие в мире запасы, но в то же время требовать решения сложнейших технических задач.