Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех - Франко Нембрини Страница 16

День уходил, и неба воздух темный Земные твари уводил ко сну От их трудов; лишь я один, бездомный

«…неба воздух темный / Земные твари уводил ко сну» — с наступлением вечера, когда начинает темнеть, люди и животные возвращаются с полей домой. Вечер — это по определению то время, когда человек осознает самого себя, пребывает наедине с самим собой, он обращает взор в себя, смотрит себе в лицо. Данте понимает, что согласился слишком поспешно, не осознав все до конца, он вдруг испугался, потому что понял, о чем идет речь, и восклицает, выражая эту мысль удивительными словами:

…лишь я один… Приготовлялся выдержать войну И с тягостным путем, и с состраданьем, Которую неложно вспомяну.

Данте вдруг понимает, что путь, который ему предстоит, не будет прогулкой: жизнь — не прогулка. Жизнь человека, как говорили древние римляне, militia est, жизнь есть борьба, жизнь есть война. Но война против кого, против чего? Борьба с самим собой, со своим злом, низостью, со своей подлостью, убогостью. Чтобы жить, необходимо мужество.

Данте словно осознал: то, что он призван прожить, — огромная ответственность. И он выражает это в прекрасной строке, краткой и сухой, состоящей из трех слов: «лишь я один» — он использует три хлестких слова, чтобы выразить чувство одиночества. Но это одиночество не в физическом смысле (как мы видим, он находится в компании Вергилия), одиночество в ином: настает мой черед, ответить должен именно я! Я должен ответить на призыв жизни, на призвание, потому что вся реальность требует ответа, вся реальность словно зовет, привлекает к себе и просит занять определенную позицию. Призвание, то есть звать, и ответственность, то есть отвечать: такова динамика вхождения человека в реальность, вхождения в жизнь.

Данте испуган. Испуган мыслью о жизни как призвании, как ответственности. Он пугается, потому что внезапно слышит решительные и определенные слова, которые рано или поздно слышит каждый: «Настал мой черед», — во всей их серьезности, словно мы чувствуем в это мгновение, что от нашего «да» или «нет», от нашего выбора зависит судьба мира. Словно бы прояснились слова, которые я прочитал недавно: «Силы, изменяющие историю, те же, что меняют сердце человека» [58]. Человек как будто предчувствует, что от его «да» или «нет» зависит спасение всего мира. А ведь это на самом деле так.

Единственный пример, приходящий мне на ум, чтобы объяснить, что я имею в виду, — это образ Христа. От Его «да» или «нет» зависела судьба мира. Но до этого, тридцатью тремя годами ранее, судьба мира зависела от «да» или «нет» пятнадцатилетней девушки, оказавшейся перед таинственным и немыслимым словом, и с Ее «да будет…» началась история, которая принесла нашему миру спасение. Представьте, что было бы, если бы Мария ответила «нет». Но эта пятнадцатилетняя девушка радостно и ответственно взяла на Себя тяжкую ношу, предполагавшую ответственность за спасение мира. Однако это касается всех людей: наступает момент, когда понимаешь, что необходимо занять позицию, принять решение — жить на высоте собственного желания или оставаться внизу, оставить эти мысли, остановиться перед той преградой, которую дьявол облекает в привлекательность жизни. На какое-то мгновение все вдруг начинает зависеть от тебя: в жизни есть определенный момент, когда никто не может тебя заменить. Ни муж, ни жена, ни друг, ни сын, ни Церковь, ни партия — ничто не может заменить тебя в принятии такого решения, решение принимаешь исключительно ты.

Данте использует удивительно точное выражение «лишь я один» в таком смысле: это решение, которое можешь принять только ты; возможно, от него во многом будет зависеть история мира, но в первую очередь от него зависит твоя личная история. Это уровень, на котором ты должен ответить реальности, жизни, зовущей тебя, в этот момент никто и ничто не может заменить тебя. Каким образом раскрывается призвание человека? Он призван на войну. Честно говоря, я это уже давно знал из уроков катехизиса, где нас учили, что миропомазание делает из нас воинов Христовых, и мне всегда нравилась эта мысль — мы воины, это мужественно. Итак, представление Данте о жизни очень мужественное. Но это не сражение огнем и мечом, а война «и с тягостным путем, и с состраданьем». Жизнь как «да» или «нет», как сражение, но состоящее из этих двух вещей — пути и сострадания.

Первое — это путь, точнее, решение проделать этот путь: стать участником чего-то, не сидеть сложа руки. Неправда, будто все равно, что ты выберешь: свобода начинает действовать, когда выбирается путь, когда принимается решение о принадлежности чему-то или кому-то (мы увидим в строках о ленивых, насколько разрушительна для жизни нерешительность в принятии той или иной стороны).

Второе — жизнь словно война, оружием которой является сострадание: глубокая жалость к самим себе и нашим братьям. Это великое сострадание и поэтому великая ответственность — ощущать судьбу мира своей судьбой, ощущать, что то добро, которое ты творишь, участвует в спасении мира, а зло вносит вклад в ухудшение всего мира; ощущать, что твое «да» и твое «нет» небезразличны для судьбы мира.

О Музы, к вам я обращусь с воззваньем!

[Музы были для греков божествами, которые покровительствовали искусствам.]

О благородный разум, гений свой Запечатлей моим повествованьем!

Разум записывающий и память, запечатлевающая все, что видит человек: «Запечатлей моим повествованьем!» Данте понимает, что он начинает чрезвычайное предприятие и просит помощи у муз, покровительниц искусства. Потом он делится своими сомнениями с Вергилием:

Я начал так: «Поэт, вожатый мой, Достаточно ли мощный я свершитель, Чтобы меня на подвиг звать такой?»

[ «Вергилий, подумай хорошо. Ты делаешь мне предложение, но… посмотри на меня внимательно! Я не знаю, хватит ли мне доблести проделать такой путь, принять участие в такой войне. Я понимаю, для того чтобы стать героем этой странной истории, нужно иметь великое мужество, нужно крепко стоять на ногах, ты уверен, что я способен совершить это?»]

Ты говоришь, что Сильвиев родитель, Еще плотских не отрешась оков, Сходил живым в бессмертную обитель.

[ «Конечно, — говорит Данте, — ты в „Энеиде“ рассказываешь о том, как Эней (Сильвиев родитель — это Эней) получил особую благодать живым спуститься в царство Аида, чтобы встретиться со своим отцом, с душами некоторых людей. Однако, — продолжает он, — Эней — это Эней…»]

Но если поборатель всех грехов

[Бог — противник всякого зла]