Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл-стрит - Томаш Седлачек Страница 17

Первым результатом изучения «Эпоса о Гильгамеше» можно считать вывод, что в нем затрагиваются существующие и по сей день экономические вопросы. Самые первые письменные размышления людей того времени, к удивлению, не так уж далеки от современных. Иными словами, эпос нам понятен. Иногда даже слишком — что касается, например, стремления сделать из людей роботов. Или идея, что человеческое в нас является лишь препятствием в работе (над стеной!) [111], — она по‑прежнему распространена. Современный экономический мейнстрим часто использует подобные соображения и старается пренебречь всем личностным, вынести его за рамки модели и дискурса. Идея, что гуманизм мешает эффективности, стара настолько же, насколько стар сам вид homo sapiens; как мы показали, подданные без эмоций есть идеал многих тиранов. Мы также стали свидетелями самого начала окультуривания людей — великой драмы, заключающейся в освобождении и последующем отходе от естественного состояния. Гильгамеш строит стену, отделяющую город от дикой природы и создающую пространство для зарождения первоначальной человеческой культуры. Отголоском возвращается к нам и высказанная эпосом мысль, что «даже далеко простершиеся деяния цивилизации не удовлетворили человеческие желания» [112]. Примем все это как память о нашей неугомонности, ненасытности, наследственном недовольстве и связанной с этим изменчивости. Возможно, в нас есть именно эти качества, возможно, они и сегодня, даже по прошествии четырех тысяч лет, по‑прежнему нам присущи, и мы, как и прежде, тщеславны. Возможно, эти чувства в нас еще острее и сильнее, чем были у Гильгамеша или самого автора эпоса.

Однако содержание эпоса постепенно отходит от этой мысли, показывая дружбу Гильгамеша и Энкиду. Дружба — это кажущаяся на первый взгляд общественно ненужной и биологически бесполезной любовь. Ведь для эффективного производства не требуется сильная эмоциональная вовлеченность людей в команду. Однако для смены системы, разрушения существующего, утраты наивности, для похода против богов, прозрения — потребуется дружба. Для малых дел (совместные охота, работа) достаточно малой любви — приятельства. Для больших дел нужна любовь большая, любовь настоящая: дружба. Дружба, не поддающаяся экономическому пониманию типа что‑то за что‑то. Дружба — это когда один отдаст жизнь за другого, когда можно (полностью) положиться друг на друга, когда ты действуешь не для получения дохода или личной выгоды. Дружба обещает новые, неожиданные приключения, дает возможность выйти за стену и не быть ни ее строителем, ни ее частью — не быть, как поет группа Pink Floyd, одним из многих кирпичей в стене.

В несколько ином смысле отношения Гильгамеша и Энкиду можно приравнять к цивилизованной и животной сущностям человека (Энкиду позже умирает, но в определенном смысле продолжает жить в Гильгамеше). В связи с этим мы ненадолго остановились на предложенном Кейнсом термине animal spirits, который гонит нас навстречу приключениям, заставляя пренебречь рациональностью: строитель Гильгамеш — спрятавшийся за стенами осторожный правитель, уводящий человечество от его примитивного животного состояния и культивирующий цивилизованную (хотелось бы сказать «стерильную») культуру, — подружился с диким Энкиду и отправляется покорять неприкосновенную до той поры природу.

Мы увидели, как одновременно с возникновением городов появились специализация и аккумулирование богатства. Мы проследили за тем, как некогда воспринимавшаяся как святая природа превратилась в мирской источник ресурсов и как эмансипировало человеческое индивидуалистическое «я». С этим моментом парадоксально связан рост зависимости индивидуума от остальных членов общества, хотя цивилизованная личность и чувствует себя более самостоятельной. Чем меньше горожанин подчинен окружающей флоре и фауне, тем больше он находится во власти других людей. Вслед за Энкиду мы променяли естественную среду обитания на социум, гармонию с (непредсказуемой) природой — на сообразность с (непредсказуемым) человеком.

Такой взгляд мы сравнили с воззрениями иудеев, которые более подробно будем изучать в следующей главе. Они переселились в города многим позднее; в основной части Ветхого Завета описывается народ, живущий в гармонии с природой. И что же в этом случае является естественным состоянием? Является ли рассматриваемое нами существо человеком (в полной мере) от рождения или оно становится им в рамках (городской) цивилизации? Его (изначальная) сущность положительна или отрицательна? Для хозяйственной политики эти вопросы до сегодняшнего дня остаются ключевыми: если мы верим, что человек по природе зол и, следовательно, человек человеку волк (зверь), тогда твердая рука правителя необходима. Если мы убеждены, что люди сами по себе тянутся к добру, тогда можно ослабить узду и жить в обществе, которое более laissez‑faire [113].

В заключение мы показали, что принцип, материализовавшийся тысячу лет спустя в экономическую идею невидимой руки рынка, появился уже в «Эпосе о Гильгамеше» в виде прирученного дикого зла, послужившего наконец на благо человечества. На нашем пути мы еще встретим целый ряд примеров невидимой руки рынка. И наконец, в завершение главы мы услышали отголоски идей некоего догреческого гедонизма, прозвучавших из уст морской нимфы Сидури, и несмотря на то, что Гильгамеш их отвергает, такое поведение соответствует экономическому направлению, получившему много позже название «утилитаризм».

Эпос заканчивается своего рода мрачным цикличным посланием, констатирующим, что ничего, собственно, не изменилось, не произошло никакого развития и после небольшого приключения все возвращается на круги своя. Таким образом, данное литературное произведение как единое целое является цикличным, оно заканчивается там, где начинается, — строительством стены. История никуда не стремится, все движется по кругу и повторяется с незначительными изменениями так, как мы видим это в природе (смена времен года, лунных циклов) или в нашей ежедневной рутине. Более того, природа, окружавшая людей с древнейших времен, была воплощением своенравных богов, имевших человеческие слабости и капризы (в соответствии с эпосом, боги устроили потоп в наказание людям, так как те производили слишком много шума, беспокоившего верховных существ). Природа обожествлялась; не могло быть и речи о ее научном постижении, не говоря уже о вмешательстве в нее (если только человек не являлся на две трети богом, как Гильгамеш), поскольку невозможно безопасно, системно, грамотно (научно) изучать непредсказуемых и прихотливых богов.

Концепцию исторического развития, десакрализации героев, правителей и природы человечество получило только с приходом иудеев. Всей их истории сопутствует ожидание мессии, который должен прийти в свое время или, точнее, в конце времен.