Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас Страница 19

Языческие авторы редко заходили настолько далеко, чтобы проповедовать полное воздержание, как христиане. Однако, продвигая умеренность, они помогли создать новый идеал маскулинности, который основан на самоконтроле, а не пенетрации как можно большего числа людей.

Христианство отлично вписалось в эти идеи. В то время как оно предлагало женщинам способ преодолеть свою природу, отказавшись от социальных оков, которые на них накладывает сексуальная активность, мужчинам оно предложило не преодолеть маскулинность, но переопределить ее. Быть мужественным не значит быть агрессивным – как в сексе, так и в бою; мужественность может означать силу – то есть контроль над собой и своим телом, а также контроль над другими. Этот самоконтроль проявлялся не только в сексе, но и в других сферах жизни. В наибольшей степени его воплощал новый тип христианина: монах.

Идеи Аврелия Августина (и в несколько меньшей степени – тексты святого Амвросия и святого Иеронима) оказали глубочайшее влияние на учения Церкви на протяжении всего Средневековья; тем не менее, ни тот, ни другой не были монахами. Обсуждая целомудрие и сексуальность в средневековой христианской культуре, мы неизбежно должны уделить большое внимание монашеству – как женскому, так и мужскому – поэтому нам необходимо еще немного времени посвятить раннему монашеству. Понятие целомудрия, тесно связанное с сексуальной чистотой, играло важную роль в средневековой церкви, и монашество было его главным двигателем. Не только от монахов ожидали сексуального воздержания: непорочными должны были оставаться и мирские священники – хотя до XII века целибат для них не был обязательным. Но монахи отказывались также и от других благ – от еды, одежды, комфорта и общественных отношений – что от мирских священников не требовалось. Монахини же были среди женщин основной группой, принявшей обет безбрачия: в высокое и позднее Средневековье затворницы, бегинки[41], терциарки[42] и благочестивые вдовы[43] могли публично или втайне поклясться соблюдать целомудрие, но это было не так распространено, как монашество. В восточном христианстве женатые мужчины могли быть рукоположены в сан священника, и только монахи соблюдали сексуальное воздержание. Безбрачие было обязательным условием для возведения в сан епископа, так что на практике епископский сан получали преимущественно монахи.

Монашество зародилось в египетской пустыне. Когда христианство было легализовано в Римской империи, христиане начали терять возможности для демонстрации своей веры через мученичество, которое было верным путем к спасению. Некоторые обратились к монашеству как форме мученичества, когда человек умирает для мира, отстраняясь от обычной жизни, чтобы сосредоточиться на молитве и на своей душе. Монашество также было связано с аскетическими практиками, призванными усмирить плоть и очистить сердце – с воздержанием от секса, пищи и питья (за исключением абсолютно необходимого для поддержания жизни), а также от удобства и роскоши. Аскетические формы жизни не были придуманы христианами, они были известны и в других религиях; однако именно христианская их версия оказала наибольшее влияние на европейское Средневековье. Первые монахи были отшельниками, которые пошли по стопам святого Антония: его жизнеописание было широко распространено в конце IV–V веков.

Из всех возможных форм монашества именно общежительное монашество, при котором монахи жили общинами, сильнее всего повлияло на средневековую культуру. Ряд авторов в начале V века создали правила, чтобы регламентировать жизнь монахов. Работа «О правилах общежительных монастырей» Иоанна Кассиана, написанная в Галлии, познакомила Запад с восточными монашескими практиками, а устав Бенедикта Нурсийского (380–457), написанный для его итальянского монастыря в Монте-Кассино, лег в основу большинства средневековых монашеских общин западной Европы. Первый устав для монахинь создал Цезарий Арелатский (ум. 542) – возможно, вместе со своей сестрой. Святой Бенедикт не уделял много внимания вопросам сексуальности: он требовал целомудрия, но кроме этого мало что говорил. Иоанн Кассиан уделил угрозам целомудрию, включая «ночную нечистоту» и развитие ненадлежащих взаимоотношений между монахами, намного больше внимания. Ранние работы о женских религиозных общинах были сосредоточены на удалении от мира и послушании как способе сохранении девственности и целомудрия. В некотором роде отказ от сексуальности для монахинь считался чем-то естественным, и в раннехристианской мысли идея постоянного сексуального искушения у женщин встречалась не так часто, как у мужчин.

Несмотря на то, что моделью для средневековых монашеских орденов стало общежительное монашество, а не отшельничество, отшельническая традиция глубоко повлияла на восприятие святости в средневековой культуре – как в монашеских общинах, так и вне их. Люди собирали и распространяли истории о героической аскезе матерей-пустынниц и (преимущественно) отцов-пустынников – истории о мужчинах и женщинах, которые почти ничего не ели и которые наносили себе увечья или по крайней мере придерживались строгой аскезы, чтобы побороть дьявольское искушение:

«С тех пор, как я стал монахом, я никогда не ел хлеба досыта, не пил воды вдоволь и не спал вволю; и так, мучая себя тягой к тому, что насыщает нас, я избавил себя от мучительных уколов похоти».[44]

Отец-пустынник святой Антоний —

«…ограждал свое тело верою, бодрствованием и постом; дьявол принимал ночью образ прекрасной женщины и всячески пытался возбудить в Антонии страсть, но тот погашал ее мыслью о геенском неугасающем огне и неумирающем черве»[45].

Возможно, строгий пост у ранних монахов мог повлиять на их сексуальную активность (включая поллюции), но не факт, что он влиял на их мысли о сексе.

Героическая аскеза не была всеобщим стандартом или требованием: некоторые истории рекомендовали умеренность и утверждали, что слишком рьяное стремление к аскезе может расцениваться как гордыня – точно такой же грех, как и потакание своим слабостям. Когда один из монахов вслух попросил немного соли, поскольку он не ел приготовленную пищу, отец Федор сказал ему: «Брат мой, лучше было бы тебе вкушать мясо в келье твоей, нежели вести такие речи в присутствии братьев наших»[46]. Но истории об аскезе захватывают читателей больше, чем истории об умеренности. Они рисуют жизнь святого как постоянную борьбу с искушением, вызванным или другими людьми по наущению дьявола, или же самим дьяволом.

Конец ознакомительного фрагмента