Взлеты и падения государств. Силы перемен в посткризисном мире - Ручир Шарма Страница 2

Летом 2014-го, уже побывав на многих сафари, я впервые увидел, как большая кошка настигает свою добычу. Дело было в Танзании. Однажды вечером мы с друзьями наткнулись на гепарда, который тяжело дышал после (как рассказал нам проводник) двух неудачных погонь того дня. Следующие пару часов гепард выжидал в укрытии, пока восстановится дыхание, наступят сумерки и ветер сменит направление так, чтобы запах хищника не доносился до одинокого самца газели. Когда все это сложилось, гепард начал красться – очень медленно, низко пригибаясь к земле, чтобы скрыться за невысокой травой саванны. Оказавшись ярдах в пятидесяти от своей жертвы, он рванул со скоростью шестьдесят миль в час и молниеносным зигзагообразным броском прижал газель к земле.

Предшествовавшая стремительному рывку неподвижность была выразительнее, чем сам рывок. Большие кошки приспособлены выживать за счет сбережения энергии; тратить ее в постоянном движении они не готовы. Львов чаще всего видят спящими: они спят по восемнадцать-двадцать часов в день. После удачной охоты кошачьи стараются не тратить лишнюю энергию на схватки из-за еды. И циклические перемены погоды не повергают их в панику. Я видел, как во время яростных послеобеденных ливней, которые обрушиваются на кенийские долины Масаи-Мары, дикие животные замирают как вкопанные – хищники на расстоянии рывка от своей добычи, – пока потоп не кончится. Кажется, они инстинктивно понимают, что ливень – всего лишь краткий эпизод в нормальном течении жизни и что паника только увеличит хаос.

В джунглях успешно выживают многие, и не только большие кошки. Самая мощная защита у гигантских вегетарианцев – слонов и носорогов. Даже прайд львов редко нападает на семитонного слона с шестифутовыми бивнями. Самые чуткие – антилопы гну с их сетями бабуинов и птиц. Лучшие охотники, вероятно, гиены: хоть их и принято считать падальщиками, крадущими чужую добычу, гиены – одни из самых успешных крупных хищников. В отличие от кошачьих, гиены выносливы, могут догнать практически любое животное и не ограничивают свой рацион старыми и больными особями. Двигаясь стаями, насчитывающими до шестидесяти особей, гиены никого не боятся. В долине Серенгети я видел однажды, как прайд львов уступил свою добычу стае из двадцати настойчивых гиен.

Еще на заре своей карьеры я на собственном болезненном опыте усвоил: хочешь продержаться не один пятилетний политический и экономический цикл из тех, что сотрясают глобальную экономику, – следуй определенным законам джунглей. Не трать энергию на ежедневные или ежеквартальные скачки́ в показателях. Адаптируйся к изменяющемуся ландшафту – не позволяй своей гордыне заслонять путь к стратегическому отступлению. Следи за основными трендами и ищи пересечения. Создавай систему поиска важных признаков перемен даже тогда, когда все вокруг блаженно плывут по течению. За последние четверть века я вложил массу усилий именно в это: в разработку правил, которые позволяют предсказывать грядущие перемены в экономических условиях.

Выживание государств в мировой экономике подчиняется тем же правилам, что и выживание в дикой природе или на Уолл-стрит. Нет единого образца для подражания. Все государства в равной степени подвержены циклам взлетов и падений, кладущих конец большинству периодов бурного экономического роста и превращающих стремительного гепарда в обессилевшую кошку. Волны кризиса, последовавшие за глобальным крахом 2008-го, искорежили множество экономик – слабых и сильных, развитых и развивающихся. Следуя устойчивым закономерностям экономического развития, новые звезды новой эры, скорее всего, возникнут из тех государств, которыми сейчас пренебрегают как падальщиками и медлительными вегетарианцами и подъем которых начинается без особой шумихи. Каждый, кто хочет разобраться в подъемах и падениях государств, должен усвоить: глобальная экономика – это грохочущие джунгли; резкие взлеты, падения и противоречия – часть их нормальной жизни. Далее излагается мое пособие по выявлению десяти красноречивых (пусть и беззвучных) признаков серьезных поворотов – к лучшему или худшему.

Вдокризисную эпоху – годы, предшествовавшие кризису 2008-го, – мир наслаждался невиданным экономическим бумом, охватившим территории от Чикаго до Чунцина. Хотя бум продолжался всего четыре года и имел довольно шаткие основания, многие расценивали его как начало золотого века глобализации. Казалось, потоки денег, товаров, людей будут вечно расти с рекордной скоростью, повышая уровень благосостояния по всему миру. Все больше бедных государств пополнит ряды богатых. Все больше граждан этих государств вырвутся из бедности и смогут зарабатывать на достойное существование, сокращая разрыв между одним процентом населения и остальными. Повсеместный рост и укрепление среднего класса заставит диктаторов ослабить цензуру, провести настоящие выборы и открыть новые возможности. Рост благосостояния повлечет за собой политические свободы и демократию, а те, в свою очередь, – еще большее процветание.

Потом грянул 2008 год. Докризисная эпоха уступила место посткризисной. На смену ожиданиям золотого века пришла новая реальность. Восторги по поводу глобализации сменились ропотом о необходимости деглобализации. Общая картина сложна и противоречива, потому что не все традиционно связываемые с глобализацией потоки замедлились или пошли вспять. Например, поток информации, измеряемый интернет-трафиком, продолжает расти. Резко возросли потоки туристов и авиапассажиров. Зато поток экономических мигрантов, перемещающихся из бедных стран в богатые, уменьшился, несмотря на яростные столкновения, произошедшие в 2015-м по поводу беженцев-мусульман из Сирии и Ирака. А международные потоки капиталов вместе с международной торговлей товарами и услугами – то, что самым непосредственным образом влияет на экономический рост, – значительно замедлились.

Государства сделали упор на внутреннюю экономику, восстанавливая торговые барьеры и отгораживаясь от соседей. В 2010-х, впервые после 1980-х, международная торговля росла медленнее, чем глобальная экономика. Крупные международные банки, опасаясь давать ссуды за рубежом, отступили внутрь родных границ. После тридцати с лишним лет бурного роста потоки капитала достигли в 2007-м исторического максимума в 9 триллионов долларов [2] и 16 % от мировой экономики, а затем упали до 1,2 триллиона и 2 % – той же доли, что и в 1980-м.

Когда денежные потоки иссякают и объем торговли падает, то же происходит и с экономическим ростом. В национальных экономиках рецессия – нередкое явление, но, поскольку где-нибудь в мире всегда есть быстрорастущие государства, глобальная экономика в целом сокращается редко. Поэтому Международный валютный фонд определяет глобальную рецессию не в терминах отрицательного роста ВВП, а в терминах падения роста доходов, сокращения рабочих мест и других факторов, из-за которых мир чувствует себя в объятиях рецессии. По данным МВФ, таких периодов было четыре: в середине 1970-х, в начале 1980-х, в начале 1990-х и в 2008–2009 годах. Во всех четырех случаях темпы роста глобального ВВП упали ниже 2 %, при том что долгое время они составляли 3,5 % [3]. Глобальный рост упал ниже 2 % и в 2001 году, когда в США лопнул пузырь на рынке высоких технологий. Таким образом, с практической точки зрения можно сказать, что с 1970 года произошло пять мировых рецессий, и объединяет их одно: все они начались в США.