Анатомия духа. Семь ступеней к силе и исцелению - Кэролайн Мисс Страница 2

Тем не менее той же осенью мне поневоле пришлось согласиться, что мои перцептивные способности намного улучшились. Например, если мои друзья упоминали наших общих знакомых и говорили, что с ними не все в порядке, то я сразу же видела корень проблемы. Мои диагнозы отличались необыкновенной точностью, и очень скоро слухи обо мне поползли по всей округе. Мой телефон раскалился от звонков. Звонившие хотели встретиться и побеседовать об экстрасенсорной диагностике здоровья. Но уже весной 1983 года я диагностировала пациентов, у которых были серьезные заболевания и рак в том числе, а также всякие жизненные кризисы и депрессии.

Сказать, что я была, как в тумане, значит не сказать ничего. Я была смущена и немного напугана. Я не могла понять, каким образом у меня возникали эти видения. Они были и остаются похожими на таинственные грезы наяву, которые накатывают на меня сразу же, как только пациент соглашается на диагностику и я узнаю его имя и возраст. Эта безличность снов – какое-то неуловимое, смутное чувство – очень важна для меня, поскольку доказывает, что я не измышляю и не фабрикую эти видения. Эта разница похожа на впечатления от просмотра фотоальбома посторонних, чужих вам людей, к которым у вас нет никакой эмоциональной привязанности, и впечатления от просмотра семейного фотоальбома. И в первом, и во втором случае впечатления совершенно отчетливые, но в первом они не вызывают никаких эмоций.

Поскольку я и сама не знала, в какой степени точны мои видения, прошло два месяца консультаций, прежде чем я поняла, что ужасно боюсь принимать людей, боюсь, что каждый прием может обернуться большой угрозой для меня. Первые полгода я продержалась только потому, что относилась к экстрасенсорной диагностике просто как к очередной игре. Но я всегда воодушевлялась, когда попадала в «яблочко», ведь это попадание означало, что по крайней мере мое психическое состояние осталось прежним. И даже тогда я сомневалась: «Сработает ли „оно“ на этот раз? Вдруг видения не появятся? Вдруг я ошибусь? Вдруг мне зададут вопрос, а я не смогу ответить? Вдруг я скажу ей, что она здорова, а потом выяснится, что у нее смертельный диагноз? И все-таки, как в этой междисциплинарной области должна поступить журналистка с теологическим образованием, переквалифицировавшаяся в первую очередь в издателя?»

У меня возникло ощущение, что совершенно неожиданно для самой себя я истолковываю волю Бога десяткам печальных, напуганных людей и отвечаю за все свои интерпретации без какой-либо подготовки. Как ни странно, но чем больше эти простаки хотели понять, что уготовил им Бог, тем больше я хотела понять, что уготовил Бог мне. В итоге нервное напряжение спровоцировало хронические приступы мигрени.

Мне хотелось продолжать в том же духе, будто мои новоявленные таланты ничем не отличались от кулинарных. Но поскольку я выросла в католической семье и изучала теологию, то очень хорошо понимала, что паранормальные способности неизбежно ведут либо в монастырь, либо в сумасшедший дом. Однако в глубине души я осознавала свою связь с сакральным, и это знание порождало во мне бурю сомнений. С одной стороны, я боялась, что стану неадекватной, как мистики прошлого; с другой стороны, я понимала, что мне выпала судьба слышать похвалу верующих и осуждение скептиков. Однако, каким бы я не видела свое будущее, мне казалось, что впереди меня ждут большие несчастья.

Тем не менее я была неравнодушна к вновь обретенной способности восприятия и испытывала сильное желание продолжать свои занятия. Как правило, в те дни мои видения позволяли диагностировать только общее состояние больного и сопутствующие эмоциональные и психологические стрессы. Но я также могла видеть энергию, окружающую человеческое тело. Она «рассказывала» мне историю этого человека. Я видела, что эта энергия – продолжение нашего духа. Я начала понимать то, чему не учат в школе: наш дух – неотъемлемая часть нашей повседневной жизни, он воплощает наши мысли и эмоции и учитывает каждую из них, от обыденной до пророческой. Ранее я усвоила, что в зависимости от того, насколько добродетельной была наша жизнь, после смерти каждая душа попадает либо в «рай», либо в «ад». Однако теперь я поняла, что человеческий дух не ограничен этим представлением. От него зависит каждая минута нашей жизни. Это сознательная сила, которая есть сама жизнь. Чисто автоматически я продолжала диагностировать пациентов, но однажды мои сомнения полностью развеялись. В тот день я работала с женщиной, у которой была онкология. Мы сидели лицом к лицу в душной комнатке издательства, я была уставшей. Я заканчивала диагностику и колебалась, не зная, что сказать. Мне ужасно не хотелось говорить женщине, что по всему ее телу распространились метастазы. Я знала, что она обязательно спросит меня, за что ей такое наказание, и раздражалась при мысли о том, что мне придется найти ответ. И действительно, не успела я открыть рот, как она нагнулась ко мне, положила руку на мое колено и спросила: «Кэролайн, я знаю, что у меня рак на последней стадии. Вы можете сказать, почему это случилось со мной?»

Из-за ненавистного вопроса моему возмущению не было предела. И я уже хотела рявкнуть на нее: «Почем мне знать?» Но неожиданно во мне поднялась волна энергии, которую я никогда не ощущала прежде. Она катилась вверх по телу и будто желала завладеть моими голосовыми связками. Я уже не видела женщину перед собой. Мне показалось, что я уменьшилась до размера копеечной монетки, и мой внутренний голос велел мне бесстрастно наблюдать за происходящим.

Моими устами он говорил женщине: «Давай отправимся в ретроспективное путешествие, давай посмотрим на людей в твоей жизни. Давай переживем все твои страхи заново, и ты поймешь, что они владели тобой так долго, что твоя жизненная энергия уже не может питать тебя».

Этот «призрак» сопровождал эту женщину во всех моментах ее жизни, и я действительно имею в виду каждый момент. Он вызвал в памяти самые незначительные разговоры, напомнил о минутах величайшего одиночества, которые она провела в слезах, уткнувшись головой в подушку, напомнил о каждом знакомстве, которое имело для нее хоть какое-то значение. Этот «призрак» создал впечатление, что каждая секунда нашей жизни – и каждое психологическое, эмоциональное, творческое, физическое действие, и даже состояние покоя, которыми мы наполняем эти секунды, неким образом определяются и регистрируются. Каждое наше суждение учитывается. Всякая точка зрения, которой мы придерживаемся, является источником положительной или отрицательной силы, за которую мы отвечаем.

Этот опыт меня шокировал. Все еще находясь где-то там, далеко, я начала молиться, отчасти от страха, отчасти от смирения перед глубоко личным и величайшим замыслом Вселенной. Я всегда верила, что наши молитвы будут «услышаны», но никогда не была уверена в том, как именно это происходит. К тому же мой разум простой смертной женщины не мог понять, каким образом мироустройству, пусть даже Божественному, могут быть небезразличны потребности каждого, причем просьбы об исцелении будут быстрее услышаны, чем, скажем, просьбы о материальной помощи. Но я была не готова к этому Божественному зрелищу, в котором каждое мгновение жизни с любовью признавалось как величайшая ценность.

Я продолжала оставаться зрителем, но в своих молитвах просила, чтобы эта женщина никогда не догадалась, что с ней говорила не я, потому что я сама никогда не смогла бы ответить на ее вопрос: «Почему я заболела раком?» И не смогла бы я объяснить, каким образом узнала подробности из ее прошлого. Как только я закончила эту молитву, то снова взглянула женщине прямо в лицо. Я обнаружила, что моя рука покоится на ее колене, повторяя ее первоначальный жест, но не помнила, как и когда это произошло.