Гавана. Столица парадоксов - Марк Курлански Страница 2

В опубликованном в 1937 году романе «Иметь и не иметь» — единственной книге Хемингуэя, действие которой происходит в Гаване, — сюжет разворачивается на восточном берегу Хабана-Вьеха с ее доками и складами, грузчиками, незамысловатыми барами и кафе.

В те времена прибрежный район населяла беднота, ищущая работу, уличные попрошайки, спавшие под стенами, моряки, бандиты и их кровожадные приспешники.

Туристам, посещающим отреставрированные колониальные памятники в старом городе, сегодня надо только повернуть направо и пройти квартал-другой, чтобы выйти к некогда знаменитому району. Но почти никто так не делает. Большинство туристов слабо ощущают близость берега и гавани. Бродяги, бандиты и большинство моряков тоже покинули эти места.

Сегодня люди прибывают самолетом, а потому им открывается совсем другой вид на город, нежели у тех, кто приплывал по морю. Вы летите над обширными, зелеными и тщательно ухоженными фермами за городом. Такси везет вас по ухабистой дороге мимо нескольких среднего размера многоэтажек, необычных для Гаваны, вроде крупной государственной психиатрической клиники, мимо зданий тускло-серого цвета либо с потеками ржавчины, бирюзовых, розовых — похожих на праздничные торты, если те слишком долго постоят. Через поразительно короткое время вы уже резво мчите — если у вас такси поновее, покрепче — по изгибам прибрежной дороги, по Малекону в центральную часть Гаваны, достигая ее так быстро, что трудно поверить в два миллиона человек, официально населяющих город.

Почти отовсюду в городе виден океан, синий и пустой. Изредка появляется какое-нибудь судно — конечно, не прогулочное, но и не рыбацкое. Это кажется странным, поскольку очевидно, что рыба там есть. Темная полоса богатого рыбой Гольфстрима, многочисленные марлины [7] которого так манили Хемингуэя, видна с берега. Мужчины и мальчики стоят вдоль прибрежной стены и удят рыбу. Иногда они выплывают на камерах от шин, чтобы добыть что-то покрупнее. Награда за это — парго, крупный местный окунь. Хемингуэй называл парго его американским именем — muttonfish — и говорил, что его хорошо ловить на скалах у Эль-Морро, замка, охраняющего бухту. Местные в качестве наживки используют мелкую рыбу или кальмаров, которых достают сетью. Но есть и масса других карибских видов, в большинстве своем это рифовые рыбы, у многих из них фольклорные имена вроде pez perro, лучеперый губан — глупого вида существо с выдвинутой вперед челюстью.

Но с лодок никто не рыбачит. Даже в соседнем Кохимаре, «рыбацком пригороде» Гаваны, лодок не видно, а те немногочисленные рыбаки, что остались, — пожилые; они уже не ловят, но они полны воспоминаний, в том числе и о рыбалке с Хемингуэем. Объяснения отсутствия лодок варьируются от дефицита топлива до теории, что все рабочие лодки уплыли во Флориду. Настоящая причина, вероятно, и впрямь связана с близостью города и Флориды, поскольку на южном берегу Кубы до сих пор базируется действующий рыболовецкий флот, только он сосредоточен на лобстерах и моллюсках.

Начиная с Кубинской революции 1959 года и последующего объявления Соединенными Штатами торгового эмбарго, морской трафик из Гаваны и в Гавану невелик. Даже в годы тесных связей Кубы и Советского Союза, когда регулярно приходили суда из Восточной Европы, ресурсов, чтобы создать суматоху старых времен, не было.

В итоге Гаванская бухта заросла илом и грязью и до середины 1980-х годов, когда Куба получила от ООН деньги на расчистку гавани, огромное количество мусора через реки и ливнестоки попадало в ее воды. Бойни, фабрика дрожжей, две винокурни, кожевенный завод и пылающий нефтеочистительный завод в Регле на восточной стороне бухты способствовали загрязнению. Тридцать лет работ по очистке бухты тоже не привели к росту ее использования. Более того, после распада Советского Союза в 1991 году гавань стали использовать еще меньше.

Возможно, это изменится. Сразу после того, как в 2015 году президент Барак Обама объявил об оттепели в отношениях с Кубой, американские предприниматели стали предлагать планы по организации судоходства в Гавану, притом что торговое эмбарго никуда не делось. Все же маловероятно, что старая гавань и берега бухты снова станут тем, чем были раньше. Если бухта оживет, то, скорее всего, превратится в туристический порт, а не в коммерческий.

По правде говоря, то, что некогда было идеальной гаванью на Карибах, что когда-то вдохновило на постройку Гаваны, сегодня немного устарело. Во времена кораблей поменьше подобная гавань с узким проливом — всего метров триста шириной на протяжении почти километра, расширяющегося затем до нескольких квадратных километров закрытой акватории, — давала военные преимущества как для обороны, так и для нападения. Атакующий, решивший запереть флот в бухте, мог затопить судно у начала гавани и перекрыть входы и выходы. Гавань до сих пор представляет собой прекрасное убежище, чтобы переждать ураган, но она недостаточно глубока для современного судоходства, и к западу от города строят более глубоководную гавань. В старой гавани и проход слишком узок. Кроме того, хотя Регла (Regla) до сих пор способна обслуживать судоходные маршруты в Восточную Кубу и из нее, улицы Старой Гаваны слишком узки, чтобы перевозить товары на грузовиках.

* * *

В этом тесном, многолюдном мире узких пространств Хабана-Вьеха и мог бы разворачиваться сюжет моего фильма в стиле нуар. Свет там жаркий до белизны, а тени контрастны. Этот тропический город строили, чтобы тени было как можно больше, и на узких улицах, как правило, царит полумрак. Улицы Хабана-Вьеха такие узкие, что до недавнего времени между зданиями натягивали навес, чтобы затенить то, что внизу.

Но есть и другие причины видеть Гавану черно-белой. Из-за американского торгового эмбарго цветную пленку и все, что нужно для ее обработки, купить было негде, потому многие годы после революции ведущие фотографы страны, например Рауль Корралес и Альберто Корда, снимали в черно-белом. (Истинный гаванец Корда, автор знаменитого черно-белого портрета Че Гевары, говорил, что стал фотографом, чтобы «знакомиться с женщинами».)

Навес между зданиями на улице О’Рейли в Старой Гаване дает тень для покупателей, 1871 г.

Один из лучших гаванских романов читается словно фильм-нуар. Не возникает мыслей о цвете, когда читаешь «Погоню» (El Acoso) Алехо Карпентьера. Об открытости гаванцев иноземцам свидетельствует то, что Карпентьер — он родился в Швейцарии у отца-француза и матери-русской, умер в Париже и говорил по-испански с французским акцентом — был принят в городе и причислен к великим гаванцам. Большинство горожан даже не догадываются, что он родился не здесь.

Действие «Погони» происходит в 1950-е годы при диктатуре Фульхенсио Батисты; это рассказ о политическом активисте, которого преследуют в Гаване секретные полицейские агенты. Это один из тех романов Карпентьера, благодаря влиянию которых колумбиец Габриэль Гарсиа Маркес и другие латиноамериканские писатели обратились к тому, что называют «магическим реализмом». Но, несмотря на магическое в книге, она полна неприукрашенного реализма, поскольку сюжет разворачивается на улицах Гаваны. Она передает то, как город выглядит, ощущается и особенно как он пахнет. Впрочем, отсылки к цвету изредка попадаются: «Вслед за пятнами краски на домах он шел, двигался от охры к пепельному, от зеленого к малиновому, переходя от дверей со сломанным гербом к дверям, украшенным грязными рогами изобилия». И Гавана всегда была такой — нарядной, но потрепанной, чем-то напоминающей небритого мужчину в поношенном смокинге.