Откуда приходят герои любимых книг - Юлия Андреева Страница 21

Далее Прасковья поселилась в Москве. «Долго отвергала она всякие утешения, в серьге носила землю с могилы мужа своего; но вместе с твердостью имела она необычайные, можно сказать, невиданные живость и веселость характера; раз предавшись удовольствиям света, она не переставала им следовать» [9]. Князь И.М. Долгоруков написал в ее альбоме:

Парашу вечно не забуду, Мила мне будет навсегда, К ней всякий вечер ездить буду, А к Селимене никогда.

Ее любовник Н.М. Карамзин посвятил нашей героине стихотворения «К неверной» и «К верной», отражающих перемены его настроения в этой любовной истории. «Любовь Карамзина к княгине Гагариной была глубоким и серьезным чувством, более того, он сделал ей предложение и уже строил в воображении картины их будущего семейного счастья. Гагарина тоже поддалась на какое-то время этим мечтам, но затем натура пересилила, и она закрутила новый роман» [10].

8 мая 1804 г. вместе с Александрой Турчаниновой Прасковья Гагарина поднялась в воздух на воздушном шаре, построенном французом Гарнереном, и приземлилась в имении Вяземских Остафьево. Воздушный шар долгое время хранился в имении, а П.А. Вяземский шутил, что он стал знаменит благодаря тому, что в его имении приземлилась Гагарина. Согласитесь, получился невольный каламбур с приземлением Гагариных.

По сообщению А.Г. Пупарева, в обличительных строках монолога Чацкого: «Тот Нестор негодяев знатных, толпою окруженный слуг, / Усердствуя, они, в часы вина и драки, / И честь, и жизнь его не раз спасали… вдруг / На них он выменял борзые три собаки!!» — имеется в виду Лев Дмитриевич Измайлов (1764–1834), генерал-лейтенант, отличавшийся крайним самодурством и жестокостью.

Образ Хлестовой списан с Настасьи Дмитриевны Офросимовой (урожд. Лобковой, 1753–1826). Известная московская барыня, племянница московского главнокомандующего М.Н. Волконского и внучатая племянница великого канцлера Бестужева, Настасья Дмитриевна состояла в родстве с половиной барской Москвы и прославилась своим эксцентричным поведением.

«Настасья Дмитриевна Офросимова была долго в старые годы воеводою на Москве, чем-то вроде Марфы Посадницы, но без малейших оттенков республиканизма, — писал о ней П.А. Вяземский. — В московском обществе имела она силу и власть. Силу захватила, власть приобрела она с помощью общего к ней уважения. Откровенность и правдивость ее налагали на многих невольное почтение, на многих страх. Она была судом, пред которым докладывались житейские дела, тяжбы, экстренные случаи. Она и решала их приговором своим. Молодые люди, молодые барышни, только что вступившие в свет, не могли избегнуть осмотра и, так сказать, контроля ее. Матери представляли ей девиц своих и просили ее, мать-игуменью, благословить их и оказывать им и впредь свое начальническое благоволение» [11].

Рано потеряв родителей, Настасья Лобкова воспитывалась у своих родственников, пока не вышла замуж за Павла Афанасьевича Офросимова (1752–1817), боевого генерала времен Потемкина, «которого она, как сама признавалась, тайно похитила из отцовского дома к венцу».

Муж был у нее в полном подчинении. Когда же он умер, она перебралась в Петербург, где к тому времени служили по военной части ее сыновья. «Вторая из барынь крупной бесспорно величины была Настасья Дмитриевна Офросимова, переехавшая после своего вдовства из Москвы в Петербург для бдительного надзора за гвардейской службой своих двух или трех сыновей, из коих младшему, капитану гвардии, было уже гораздо за 30 лет. Обращаясь нахально со всеми членами высшего московского и петербургского общества, детей своих держала она в страхе Божием и в порядке и говорила с любовию о их беспрекословном к ней повиновении: „У меня есть руки, а у них щеки“», — писал о ней Дмитрий Николаевич Свербеев.

Кстати, красавицей она не была, Михаил Иванович Пыляев так описывает внешность Настасьи, какой она выглядела под старость: «Настасья Дмитриевна Офросимова была старуха высокая, мужского склада, с порядочными даже усами; лицо у нее было суровое, смуглое, с черными глазами; словом, тип, под которым дети обыкновенно воображают колдунью».

«В декабре 1820 года ее разбил паралич; она и в самой болезни грозно правила домом, заставляла детей по ночам дежурить около себя и записывать исправно и вечером рапортовать ей, кто сам приезжал, а кто только присылал спрашивать о ее здоровье. Три недели спустя она вдруг, как тень, является на бал к Исленьевым, — это было на Рождестве, — и заявляет, что прогнала докторов и бросила лекарства: отложила леченье до Великого поста. Она умерла только пять лет спустя, в 74 года, — подобно мужу, ухлопала себя невоздержанностью в пище; перед смертью с большой твердостью диктовала дочери свою последнюю волю, даже в каком чепце ее положить, и раздала много денег и наград», — писал Гершензон.

В монологе Репетилова впрямую говорится о графе Федоре Толстом:

Но голова у нас, какой в России нету, Не надо называть, узнаешь по портрету: Ночной разбойник, дуэлист, В Камчатку сослан был, вернулся алеутом, И крепко на руку не чист; Да умный человек не может быть не плутом. Когда ж об честности высокой говорит, Каким-то демоном внушаем: Глаза в крови, лицо горит, Сам плачет, и мы все рыдаем.

В одном из сохранившемся списков «Горя от ума», рукою Толстого-Американца исправлено: вместо «В Камчатку сослан был» — «В Камчатку чорт носил (ибо сослан никогда не был)», а вместо «и крепко на руку не чист» — «в картишках на руку не чист» и приписано пояснение: «Для верности портрета сия поправка необходима, чтоб не подумали, что ворует табакерки со стола».

На одном из первых представлений «Горя от ума» в театре Толстой сидел в зале. После монолога Репетилова он встал и громко сказал, обращаясь к публике: «Взяток, ей-Богу, не брал, потому что не служил!», что было встречено аплодисментами.

Полагаю, что после такого представления читателю захочется узнать о прототипе, которого так занимательно представил нам Репетилов. Как уже было сказано выше — это граф Федор Иванович Толстой («Американец»), который родился 6 (17) февраля 1782 года в Москве и скончался 24 октябя (5 ноября) 1846 года там же. Один из самых неоднозначных представителей русской аристократии первой половины XIX в. Происходил из графской ветви рода Толстых. Отличался необыкновенным темпераментом, прославился картежным азартом, пристрастием к дуэлям (бретерством) и путешествием в Америку.

В семье, в которой родился Федор Иванович, было восемь детей. Отец — граф Иван Андреевич Толстой (1748–1818), мать — Анна Федоровна (1761–1834), происходившая из рода Майковых.