Врачебные тайны. 26 вдохновляющих медицинских случаев, которые заставляют поверить в чудо - Скотт Дж. Колбаба Страница 3

Если бы я был пристегнут, то умер бы на месте.

Я выполз из окна и побежал к ближайшей пожарной станции за помощью. Задыхаясь, я рассказал нашу трагическую историю спасателям, которые посадили меня в машину «скорой помощи» и направились на место происшествия.

Когда мы приехали туда, все, что я смог сделать, — это просто сесть на тротуар с вытянутыми руками, чтобы поддержать свое тело, которое дрожало от адреналина. Мой мозг наконец-то понял всю серьезность ситуации. Один из санитаров подошел ко мне, чтобы осмотреть травмы. Я был весь покрыт осколками разбитого лобового стекла, но у меня не было ни рваных ран, ни переломов, ни чего-то серьезного. На самом деле я был совершенно невредим!

Внезапно в сознании всплыли слова предыдущей ночи: «Все будет хорошо». Теперь я понял. Духовное существо произнесло это пророческое утверждение и вдохновило Мануэля спасти мне жизнь своими властными последними словами.

Я приехал домой и, продолжая дрожать в тишине спальни, произнес смиренную молитву: «Дорогой отец, спасибо за то, что ты дал мне второй шанс и защитил от беды. Аминь».

Гарольд П. Адольф, доктор медицины

Из окна я наблюдал, как мелькающий оранжевый шар поднялся над восточным горизонтом, замерцал над озером и отбросил на север длинную тень от горы. Птицы оживали и начинали поедать кукурузу и сорго [9] с фермерских полей, пестревших вдалеке. Вдоль участков, разделявших поля, росли дикие эвкалипты, источавшие резкий аромат. Здесь я был частью экологии Африки, жил своей мечтой — помогать, облегчать страдания беднейшим людям в Южной Эфиопии. Но я был совершенно измотан.

Утром, перед тем как приступить к работе, я всегда просил помощи у Бога в выполнении его работы. Но сегодня мне впервые пришлось отклониться от своей традиционной смиренной молитвы.

— Отче небесный, — молился я, — все эти семь месяцев я был твоим верным слугой и надеюсь, что исполнил твою волю, но, Отче, я не могу продолжать. Мне нужен опытный, квалифицированный хирург, способный занять мое место и дать мне передышку. Если ты не сможешь послать кого-нибудь мне на помощь сегодня, я больше не выдержу. Пожалуйста, пожалуйста, пришли мне помощь. Аминь.

На другой стороне улицы стояла моя больница, построенная из глиняных и соломенных блоков, побеленных для придания санитарного вида. В больнице имелось 115 коек, но я был единственным врачом на тысячи людей со всей страны, которые приходили ко мне с последними стадиями ужасных болезней, какие только можно себе представить. Многие из пациентов были на грани смерти и не смогли бы выжить без экстренного лечения или хирургического вмешательства.

В больнице было две операционные, но только одна оборудована электричеством, а в другой я полагался лишь на солнечный свет, идущий снаружи, который освещал пространство для проведения операции.

Последние семь месяцев в обеих комнатах шесть дней в неделю царила суета, а по воскресеньям часто случались чрезвычайные ситуации.

Неудивительно, что я страдал от умственного и физического истощения и был готов сдаться.

Я всегда чувствовал, что мое призвание — стать врачом-миссионером. Это был мой способ воздать должное за те благословения, которые мне были даны. На тот момент мне было 32 года, я окончил медицинский факультет Пенсильванского университета, а также ординатуру в американском госпитале в зоне Панамского канала и два года посвятил хирургической практике в Мемориальном госпитале Кэннон-Джуниор в Северной Каролине. Такое обучение нельзя назвать типичным общехирургическим образованием, хотя оно включало курсы и практику в области ортопедии, акушерства, торакальной хирургии [10] и нейрохирургии, чтобы помочь подготовиться к любой мыслимой проблеме в стране третьего мира, где я буду единственным хирургом в больнице. Двое моих детей, шести и восьми лет, наслаждались приключениями, путешествуя по миру, и учились дома с моей терпеливой женой. Контракт с религиозным спонсором нашей больницы и четырьмя другими больницами в Эфиопии требовал, чтобы я собрал большую часть средств из личных сбережений, от друзей и от благотворительных организаций. Перед отъездом мне удалось собрать деньги с членов семьи и других людей, которые щедро пожертвовали сумму, чтобы покрыть расходы на первые пять лет.

По прибытии в Африку я сразу присоединился к любимому хирургу, который к тому моменту уже прожил в Эфиопии 20 лет. Меня восхищали его целеустремленность и настойчивость. Удивительно, но мы так сильно походили друг на друга, что давние пациенты принимали меня за его сына. Это во многом способствовало доверию пациентов ко мне. Он согласился наставлять меня в течение пяти лет, пока я изучал язык и культуру, но через восемь недель его перевели в другую частную больницу, спонсируемую церковью, и я остался один и был вынужден надеяться только на себя. С того момента мне в одиночку пришлось заменять и медицинскую, и хирургическую команды, и администратора больницы, и педагога! И даже вводить и контролировать анестезию во время операции. Не знаю, как мне удавалось держать себя в руках в самом начале, но меня поддерживала замечательная медсестра и несколько эфиопских стажеров.

Я всегда чувствовал, что мое призвание — быть врачом-миссионером.

Обычный рабочий день начинался на рассвете с семи или восьми операций, а остаток дня проходил в клинике. Иногда мы принимали до сотни пациентов в день. Чрезвычайные ситуации так часто нарушали расписание, что почти перестали казаться чем-то исключительным. По ночам прибывал постоянный поток людей, начавших свое пешее путешествие ранним утром. Такая свита обычно состояла из больного человека на носилках и 10–15 членов его семьи, которые по очереди несли носилки по грунтовым дорогам, через реки и ручьи, на которых часто даже не было мостов.

Типичной неотложной хирургической ситуацией в ночное время было кесарево сечение женщины, не способной родить самостоятельно из-за разрыва матки. Пациентки часто теряли сознание от шока и потери крови, и, поскольку наш банк крови состоял из добровольных доноров (наш «ходячий банк крови»), им требовалось три или четыре литра внутривенной жидкости, прежде чем я мог даже думать об операции. Это были долгие изнурительные часы, которые повторялись снова и снова семь дней в неделю.

По прошествии семи лет, находясь на пределе своих возможностей, я вознес отчаянную молитву о помощнике. Я был откровенно удивлен смелостью собственной просьбы и чувствовал себя виноватым, но знал, что если не получу помощи, то это будет мой последний день. Понурив голову, я со слезами на глазах перешел улицу, чтобы сделать обход пациентов, а затем приступил к первому хирургическому случаю — пациенту с массивным зобом на шее (увеличенной щитовидной железой), который простирался вниз к грудине и к верхушке правого легкого. Я был знаком с хирургией грудной клетки, но это не было моей специальностью, и хотелось бы иметь торакального хирурга, способного помочь.