Жизнеутверждающая книга о том, как делать только то, что хочется, и богатеть - Дэнни МакАскилл Страница 3

Впрочем, тот хаос, который меня всюду окружал, на самом деле никогда не представлял собой что-то более опасное, чем простая детская шалость, так что родители редко били тревогу. Каждый раз, когда я влетал домой с рассеченной головой или с ожогами второй степени, мама латала меня с укоризненным взглядом. «Ну и дурачок же ты, Дэниел», – говорила она, возмущаясь очередной раной. Она редко сочувствовала. Временами мне давали что-то вкусное, чтобы отвлечь, когда приходилось везти меня за сорок миль в больницу, – иногда я все же перегибал палку бесстрашия.

Когда мне было примерно 8 лет, я нашел старый металлический плуг, приделанный к стене снаружи музея, которым управлял мой отец Питер (об этом мы поговорим более подробно чуть позже). Весил этот плуг, наверное, килограммов триста. На одном его конце имелась чудовищно острая ржавая ручка. В ней увидел отличную возможность вскарабкаться повыше, чтобы спрыгнуть оттуда вниз – поистине блестящая идея. Я начал прыгать, пытаясь ухватиться за ручку, и в итоге плуг опрокинулся на меня и полоснул ручкой мне по затылку. Это было пронзительно. Я чувствовал, как кровь стекает по моей шее.

Не то чтобы меня это сильно беспокоило. Я вернулся в дом, намереваясь самостоятельно подлатать себя, но мама догадалась, что я опять во что-то вляпался. Впрочем, даже подобия паники не последовало. Вместо этого она осмотрела рану и потянулась в шкаф за шоколадными дисками – вещью, которая неизменно эффективно укрощала мои порывы. Мы сошлись на том, что порез не был таким уж серьезным, как казалось, она меня забинтовала и сказала не делать так больше. А вообще – это удивительно, что плуг вообще мне голову не отрубил.

Не поймите меня неправильно: мама у меня очень строгая. Она не из тех, кто закрыл бы глаза на преступления своего ребенка, будь он, скажем, убийцей. Если я себя плохо вел, за этим непременно следовало наказание в той или иной форме; многие мои друзья даже боялись ее, особенно когда она меня отчитывала. И я боялся. Когда я хотел пойти в гости к другу или погулять в лесу, я спрашивал папу. Его легче было уговорить. Что касается моих травм, мама позже рассказала мне, что ей было проще привыкнуть, смириться с моими бесконечными злоключениями, чем придумать, как взять меня в ежовые рукавицы. Так что ее отношение вовсе не являлось частью какого-то гениального плана, имевшего целью закалить меня. А вот папа сильно беспокоился, когда я вваливался в дом, словно тасманский дьявол. Мне кажется, ему приходилось нелегко.

Разрушение – это моя тема, я очень угорал с этого. Я никогда не причинял никакого вреда чужой собственности; я не был вандалом или вредителем. Я всего лишь получал невыразимое удовольствие, видя, как ломается здоровая ветвь дерева или как в какой-нибудь глуши обваливается стена. Когда учителя спрашивали, кем бы я хотел быть, когда я вырасту, я отвечал: «Я хочу заниматься сносом построек». Я мечтал о том, что буду зарабатывать на жизнь, подрывая здания, и практика этого искусства, зачастую связанная с заброшенными жилыми домами, стала всепоглощающим хобби. Я проносил пилы отца в младшую школу Данвегана и срубал деревья во время перемены, а когда я нашел старое дедушкино мачете времен Второй мировой, оно стало неотъемлемым элементом моих проектов по постройке убежищ в близлежащем лесу.

Однажды я достал нож в школе. Мое саморазоблачение – не самая лучшая, как потом выяснилось, идея, – случилось во время исполнения «Панча и Джуди» актерами-любителями. Все застыли. Даже Панч отвлекся и перестал мутузить Джуди – все были в шоке. Мой учитель взглянул на меня, как бы говоря: «Какого черта?!», быстро конфисковал оружие и вернул его только после окончания занятий моим родителям, возможно, прочитав им заодно нотацию о том, как им следует воспитывать своего маньяка-с-мачете.

Я обожал свою жизнь в Данвегане. Скай – удаленная местность, один из самых северных из Внутренних Гебридских островов; Данвеган – маленькая рыбацкая деревенька с населением, едва ли насчитывающим 350 человек. Расположенная на берегу озера, она словно сошла с полотен об идиллической деревенской жизни. Летом туристов привлекал Данвеганский замок и холмы под названием Столы Маклауда. С дальнего конца дороги можно было даже разглядеть Черные холмы Куиллин, увенчанные Вершиной Недосягаемости, каменным выступом шириной всего лишь 150 метров в своей самой высокой точке. Ее грубый ландшафт позже станет локацией одного из моих самых популярных видео – The Ridge, – хотя первые мои приключения в том месте были вполне безобидными. Мы могли искупаться в «Бассейнах феи», но о том, чтобы взбираться на возвышенности, от одного созерцания которых кровь в жилах стынет, и мысли тогда не было.

В главной части города в то время находилось несколько пабов, полицейский участок, какие-то магазины и маленькая гостиница. И хотя в действительности все это можно было – и то с натяжкой – назвать пригородной улицей, Данвеган все же был северо-западным центром Ская, а его центр – местной Таймс-сквер или бульваром Сансет. Нередко народ проделывал путь в 12 миль, чтобы закупиться здесь в каком-нибудь магазинчике продуктами и газетами. Некоторые жители острова вообще считали население нашей деревеньки мажорами.

Данвеган ну очень походил на полосу испытаний. Развлечений, помимо магазинов, не было никаких – ни в лесу, ни на пляже, ни на утесах. Однако неугомонные дети вроде меня здесь просто торжествовали. У меня с детства выработалась одержимость прыжками с самых больших высот, которые можно было найти. В саду моего Дома на холме – Tigh na Bruich – имелась огромная игровая будка. Она представляла собой смесь из веревочных качелей, рам для лазанья и дома на дереве, построенного из деталей торпедных контейнеров, которые отец нашел бог знает где. Она тоже стала моей полосой испытаний: в возрасте 4 лет я забирался на ветки и скакал как угорелый.

Эта мания никогда не покидала меня. Когда мне было около 9 лет, я порвал сеть на футбольных воротах во время вечеринки по случаю своего дня рождения. Мы растянули ее между деревьями, как гамак, и вся детвора по очереди прыгала на веревочный навес. Это воздушное нырянье так захлестнуло меня, что я задумал расширение посадочной полосы. В школе я делал чертежи различных улучшений для сада и постоянно придумывал все более лихие приспособления для увеличения дистанций полета через сад во время прыжков.

К счастью, лома для строительства хватало. По выходным мы с друзьями отправлялись бродить от одного скалистого пляжа к другому в поисках выброшенных на берег рыбацких сетей и разбитого дерева. То, что для большинства было мусором, мы использовали для разжигания костра. Длина найденных нами канатов идеально подходила для сада, но дотащить их туда было целой проблемой. Огромная сеть порой весила тонну, и у нас уходили целые выходные на перенос ее подальше от берега, настолько далеко, насколько только хватало наших возможностей, куда-нибудь, где ее можно будет смело оставить. В следующие выходные мы возвращались и тащили ее еще дальше. Как только мы подходили достаточно близко к дороге, папа загружал ее в свой пикап и отвозил нас домой.

Уже дома я совершал набег на мамины кухонные ящики и утаскивал оттуда инструменты, которыми орудовал, лазая по сети. Часто я брал у нее разделочный нож, чтобы резать им веревки. Для проверки лезвия я делал небольшие надрезы на книжных полках и дверях дома. Как только я убеждался, что лезвие меня устраивает, я принимался рубить сети в саду и лазать по деревьям с ножом в зубах, чувствуя себя Джеком Воробьем. К тому времени, как начинало темнеть, нож уже валялся невесть где в саду.