Анатомия финансового пузыря - Елена Чиркова Страница 3

Какой же путь наиболее верный? Как говорят в Одессе, оба правы, в нашем случае – все правы. Пузырь на финансовом рынке – это некий пограничный феномен, к анализу которого применим только междисциплинарный подход. Именно этот факт и объясняет, на мой взгляд, почему общая теория пузырей до сих пор не создана – с позиций одной конкретной науки ее и не создашь.

А что если объединить наработки многих ученых разных специальностей в единое целое? Посмотрим, что получится…

Чтобы не заставлять читателя на протяжении всей книги гадать, к каким выводам я склоняюсь, скажу сразу, в чем состоит моя теория пузырей. В течение всего повествования я пытаюсь аргументировать две основные идеи.

Идея первая. Мне очень не хочется показаться ортодоксальным марксистом-ленинистом, но пузыри у меня в первую очередь ассоциируются с ленинским понятием революционной ситуации. Кстати, если вдуматься, сравнение пузырей и революций кажется мне логичным. И те и другие представляют собой серьезные отклонения системы (финансовой или социально-политической) от равновесного состояния (однако, как заметил мой друг-философ, когда я процитировала ему этот пассаж, революция – это качественный переход к новой системе, а пузырь – нет).

Про революционную ситуацию Ленин говорил так: для нее должны сложиться необходимые предпосылки, но одних их недостаточно – успешное осуществление революции возможно лишь в исключительных случаях, при стечении благоприятных обстоятельств. Дальше он продолжал, что в 1917 году такой момент настал именно в России, но наша книга не об этом. Коротко скажу только, что теория информационного каскада (о которой речь пойдет дальше и которая является одной из наиболее успешных попыток объяснить надувание пузырей, не обращаясь к идее о безумии толпы, а, наоборот, основываясь на предпосылке о рациональности экономических агентов), была применена к объяснению как финансовых пузырей, так и политических революций, в том числе Октябрьской 1917 года в России (а также Иранской 1979-го, распаду Восточного блока и т. п.) [Kuran 1989].

Но вернемся к пузырям. Для того чтобы надулся пузырь, кроме прочего нужно, чтобы сложились необходимые предпосылки – они во многом схожи для всех пузырей. С другой стороны, общих закономерностей недостаточно – если будут соблюдены только необходимые условия, то пузырь, может, и надуется, но, скорее всего, не сильно. Для возникновения настоящего пузыря нужно еще совпадение каких-то уникальных обстоятельств, способствующих пробуждению оптимизма инвесторов. Эти обстоятельства в каждом случае свои. Иными словами, как утверждает немецкая классическая философия, в каждом единичном есть частное и всеобщее. Разложить единичное, то есть в нашем случае каждый конкретный пузырь, на частное и всеобщее мы и попытаемся.

Идея вторая. Вопреки расхожему мнению о том, что диагностировать пузыри до того, как они лопнули, легко, и здравомыслящие люди, находящиеся «внутри» пузыря, должны были бы осознавать происходящее в режиме реального времени, я думаю, что это не совсем так. Приведу три примера: два – взятые из рассказов известных экономистов, а третий – из личной жизни.

Пример первый – не всякий специалист по пузырям может разобраться с текущей ситуацией. Роберту Шиллеру (Robert Shiller [2]) это удалось дважды. Так, в первом издании своей нашумевшей книги «Иррациональное возбуждение» [3] («Irrational Exuberance»), вышедшей буквально за несколько недель до краха интернет-пузыря, он его внятно предрекает, а в более позднем издании той же книги (2003) добавляет кусок, связанный с прогнозами относительно краха рынка недвижимости, который не заставляет себя ждать.

А вот Джону Кеннету Гелбрейту (John Kenneth Galbraith), выдающемуся американскому экономисту XX века, посвятившему часть жизни исследованию кризиса 1929 года, это не помогло стать оракулом: его предсказания насчет будущих пузырей не сбылись. В своей брошюрке «Краткая история финансовой эйфории», вышедшей в 1993 году, Гелбрейт пишет о том, что девелоперский проект в Лондоне, Canary Warf, – это заведомый пузырь [Galbreith 1993, p. xi]. Напомню, что Canary Warf – это масштабный план по застройке промзоны современными офисами, в которые впоследствии переехали из Сити все инвестиционные банки. На ранней стадии реализации процесс шел медленно, но с точки зрения современной перспективы этот проект никак нельзя назвать пузырем – он считается успешным. Вспоминаю, что когда я работала в инвестиционном банке Ротшильда, мы гордились тем, что наш банк был одним из консультантов по Canary Warf.

Еще Гелбрейт ставил себе в заслугу то, что предсказал крах на фондовом рынке зимой 1955 года. Действительно, незадолго до этого краха он говорил о надувающемся пузыре и утверждал, что 1929-й может повториться. Американские акции резко упали именно в тот момент, когда Гелбрейт выступал на эту тему в Конгрессе США, – и непонятно, было ли это случайным совпадением или произошло в результате произнесенной им речи. Но кто сейчас помнит этот день? Акции восстановились так же быстро, как и упали, а до ближайшего серьезного и затяжного падения оставалось всего… 18 лет.

Еще одна иллюстрация в подтверждение первого примера. Считается, что одним из немногих инвесторов, которые предсказали крах 1929 года, является Бернард Барух – один из двух самых известных фондовых спекулянтов той поры (второй – Джесси Ливермор, книгу о котором «Воспоминания биржевого брокера» вы наверняка читали). Барух прославился тем, что, как он утверждал в своих воспоминаниях, изданных в конце 1950-х, определил, что рынок в 1929 году достиг пика, по такому факту. Когда он как-то подходил к своему офису, попрошайка, которому он часто подавал милостыню, стал советовать, какие акции покупать. Барух говорит и том, что в 1929 году акциями владели все, включая его домработницу, а уличные бродяги отправляли на фондовый рынок его подаяния. Этот эпизод настолько известен, что в 1996 году журнал «Форбс» даже провел эксперимент. Журналисты вышли на улицы и пытались получить советы, куда инвестировать, у самых разных людей – от баристы в «Старбаксе» до плотника, чинившего рекламный щит. (Чем это закончилось, я расскажу в заключительной главе «Анатомия финансового пузыря».) А сейчас вернемся к Баруху. Так вот, достоверно известно, что накануне кризиса Барух говорил и писал другое. Гелбрейт ссылается на статью Баруха, в которой тот утверждает, что достигнутый высокий уровень рынка является нормальным. Эту мысль недавно «открыл» и американский журналист Мартин Фридсон (Martin Fridson). Хотя кто знает, может быть, Барух писал одно, а делал другое?

Второй пример – как современные ученые оценивают крах на фондовом рынке 1929 года. Интересна недавняя заочная дискуссия двух сотрудников Федеральной резервной системы США, Эдит Макграттан (Edith McGrattan) и Эдварда Прескотта (Edward Prescott) с учеными-финансистами Бредфордом де Лонгом (Bradford De Long) и Андреем Шлейфером (Andrei Shleifer). Последние опубликовали статью [De Long, Shleifer 1991], в которой утверждали, что в 1929 году рынок был переоценен… аж на 30%. Макграттан и Прескотт не готовы принять эти цифры – согласно их подсчетам, по отношению к состоянию экономики в 1929 году рынок… не был переоценен вовсе [McGrattan, Prescott 2003]. Давайте задумаемся вот над чем: 30%-ная переоценка – не такая уж большая, в пределах допустимой погрешности. В своей жизни я много раз оценивала компании. Разброс в 30% по «оптимистическому» и «среднему» сценариям (и уж тем более по «оптимистическому» и «пессимистическому») можно считать допустимым, то есть разумным, – с большей точностью будущее предсказывать сложно. Так что 30%-ную переоценку я вряд ли назвала бы пузырем. (Тот факт, что рынок в 1929–1932 годах в итоге упал больше, – это отдельная тема, которой мы коснемся позже.)