Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода Страница 33

Сколь горел Давид любовью к сему дому! Желал и истаивал от желания дворов Господних. Знал он, что никоим образом нельзя выбраться из началородной безумия человеческого тьмы, разве через сии ворота. Знал он, что все заблудились от самого материнского чрева. И хотя говорили: «Се дверь! Вот путь!» – однак все лгали. Знал он, что никакая птица и никакая мудрость человеческая, сколь она быстра, не в силе вынести его из пропасти, кроме сей чистой голубицы. Для того из нетерпеливости кричит: «Кто даст мне крылья?» Да чтобы они таковы были, каковы имеет сия голубица, то есть посребрены, а между связью крыльев блистало бы золото. А если не так, то не надобно для меня никаких летаний, сколь они ни быстропарны. Сею-то нескверною голубкою он столь усладился, столь ею пленился, что, как Магдалина при гробе, всегда сидел у окошка своей возлюбленной. Просил и докучал, чтоб отворила для него дверь, чтоб окончила его страдания, чтоб разбила мглу и мятеж внутренний, называю ее всею своею утехою. «Встань, – говорит с плачем, – слава моя, встань ты, сладчайшая моя десятиструнная, псалтырь и гусли сладкозвонные! Если ты только встанешь, то я и сам тотчас встану, а встану рано, поднимуся на свет. Долго ли мне во тьме жить? [79]» Когда приду и явлюся лицу Божию? Кто, кроме тебя, о краснейшая всех дочерей в мире дева, кто воведет меня во град утвержден? Твоими только дверьми и одним только своим следом привестися могут к Царю Небесному девы, если с тобою имеют дружество. Не без пользы же трудился Давид. С каким восторгом кричит:

«Отворите мне врата правды!», «Исповедую тебя, чтобы услышал меня ты!», «Сей день возрадуемся и возвеселимся». «Бог Господь и явился нам». «Призвал я Господа и услышал меня в пространстве».

Что теперь сотворит мне человек? Ничего не боюся. Широк вельми стал Давид. Вылетел из сетей и преисподних теснот на свободу духа. Исчезла вдруг вся тьма. Где ни шел, везде свет. «Куда пойду от духа твоего?» Окрылател Давид: боится, любит, удивляется: от места на место перелетает: все видит, все разумеет, видя того, в которого руке свет и тьма.

Квадрат. Правда, что верно и ревностно возлюбленный Давид свою любезнейшую любит. Ее-то он, думаю, называет матерью, Сионом, дочерью, царицею, в золото одетою и преукрашенною, колесницею Божиею, царством живых людей, жилищем всех веселящихся и проч.

Едино просит от Господа, чтобы жить в доме сем Божием на месте покрова сего предивного, где глас радующихся и шум празднующих.

А впрочем, ничего ни на небесах, ни на земле не желает, кроме сей чаши, наполненной благосчастием, кроме сей дочери царской, которой вся красота внутри ее сокрывается и сокрылася. И столь сии врата сионские и путь сей, ведущий его к знанию Господа, люб ему был, что на нем так наслаждался, как во всяком роде богатства. Что-либо в нем говорится, все то называем чудным и преславным, от общенародного мнения вовсе отличным. Тут-то его жертва, пение и покой душевный, пристанище хотения. Ах, покой душевный! Сколь ты редок, сколь дорог! Здесь-то он закрывается в тайне лица Божия от мятежа человеческого и от пререкания языков, сие есть от всех световых мнений, противных Божией премудрости, называемой от него благолепием дома Господнего, камнем прибежища для перестраненных грешников, о коих пишется: «Бежит нечестивый, никем не гонимый».

Антон. Без сомнения ж в сии каменные возводит он же очи свои горы, надеясь от них помощи.

Квадрат. Известно, что грешник, как только почувствовал опасность своего пути, бежит, как гонимый заяц, к сим горам, находясь в замешательстве бедных своих рассуждений, которые ему прежде весьма казались правильными. Но когда из Божиих гор блеснувший свет на лицо ему покажет его прельщение, в то время весь свой путь сам уничтожает так, как случилось Павлу, едущему в Дамаск. И в сей-то силе говорит Давид: «Просвещаешь дивно от гор вечных». «Смутились все неразумные сердцем». Кому ж сей свет не был бы любезен, если б мы хоть мало его вкусили? О киот света, святой славы Отца Небесного! Конечно, твое блистание – несносное очам нашим, ко тьме привыкшим, а то бы мы непременно сна очам нашим не дали, пока бы дверь открылась, дабы можно увидеть, где селение свое имеет бог Ияковлев, где царствие и правда его, где начало, глава и счастие наше, дабы можно и о нас сказать: «Им же отворилися очи и познали его, и тот не видим был им». Или сие: «Пришли же и увидели, где жил, и у него пребыли день тот».

Антон. Как же ты говорил прежде, что Священное Писание возводит на гору познания Божия, а ныне оное называешь горою?

Квадрат. Оно у Давида называется гора Божия. Так разве тебе удивительно то, что горою восходим на гору? Если путь ведет из рова на гору, то, конечно, первая его часть есть низкая, а последняя высокая столько, сколько гора, на которую конец дороги поднимается. То же видеть можно и на лестнице, к высокому месту приставленной. Она дольней своей частию дольних, или долинных, жителей принимает, а горней возносит на высоту; по сей же причине и крыльями называется, и дверьми, и пределом, или границею, пристанью, песком, или брегом, море ограничившим, и стеною.

Антон. Для чего стеною и пределом называется?

Квадрат. Разве мало сего водится, что стена грань делает, разделяя наше собственное от чуждого? А сия богосозданная стена как не может назваться пределом, когда она граничит между светом и между чужестранною тьмою? Сия стена имеет темную сторону, ту, которая смотрит ко тьме. Но сторона ее, к востоку обращенная, есть внутренняя и вся светом вышнего Бога позлащенная, так что если темный житель приходит к ее дверям, изнаружи темным, не видит никоей красы и отходит назад, бродя во мраке; когда же уверится и, паче чаяния, откроются двери, в то время светом воскресения облиставшися, закричит с Давидом: «Исповедуюся тебе, ибо страшно ты удивился». «Не сие, но дом Божий и сии врата небесные».

Антон. Посему она подобна луне, когда луна меж солнцем и землею. В то время один полукруг ее темный, а тот, что к солнцу, светлый.

Квадрат. Сия посредственница похожа и на мост, делающий сообщение между Богом и смертными.

Антон. Если сей чудный мост переводит смертных в живот, то достойно и праведно называться может воскресением.

Квадрат. Ах! Сия-то голубица точное есть воскресение мертвых человеков. Она нас, спадших от горы долу, поставляет опять на той же горе.

Лука. И я сему согласен. Сие слово (воскресение) в греческом и римском языках значит, кажется, то, если падшего поставить опять на ноги. Кроме того, я слыхал, что голубица – по-еврейски иона. Да и Бог явно говорит Иеремии, что поставит его опять на ноги, если будет ему послушен. И как в Священном Писании весьма бедственное состояние значит сие слово сидеть, так, напротив того, стоять есть то быть в точном благополучии. А как несчастное дело есть сидеть и быть колодником в темнице, так еще хуже быть в компании тех, коих Павел пробуживает: «Встань, спящий, и воскресни из мертвых…» Разбей сон глаз твоих, о несчастный мертвец! Поднимись на ноги! Авось уразумеешь, что-то такое есть Христос, свет мира?