Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн Страница 33

– Ты сделала это, – объявил доктор Шерман. – Он безупречен.

Конор Ричард Грогэн появился на свет 10 октября 1993 года и при рождении весил 2 килограмма 632 грамма. От счастья даже не заметил, что по иронии судьбы на этот раз нас поместили в одну из самых роскошных палат, но времени насладиться комфортом попросту не было. Если бы роды начались раньше, Дженни пришлось бы рожать прямо на заправке. Мне даже не удалось понежиться на диване для отцов.

Нам многое пришлось пережить ради этого малыша, чтобы он родился здоровым, и считали рождение ребенка огромным событием. Впрочем, не настолько значительным, чтобы местные средства массовой информации упомянули о нем. Тем не менее под окном нашей палаты, на стоянке, образовалось скопление специализированных машин телекомпаний с устремленными вверх спутниковыми тарелками. Я видел, как репортеры с микрофонами готовились к записи репортажей перед камерами.

– Милая, – сказал я, – к тебе приехали папарацци. Медсестра, которая ухаживала за ребенком, сказала:

– Вы можете в это поверить? Там, в холле, Дональд Трамп. [15]

– Дональд Трамп? – переспросила Дженни. – Не знала, что он в положении.

Трамп сколотил многомиллионное состояние на продаже недвижимости и наделал много шуму, когда несколько лет назад переехал в Палм-Бич и обосновался в просторном поместье, которое ранее принадлежало Марджори Мерриуэзер Пост, единственной наследнице империи своего отца, Чарли Уильяма Поста, компании по производству сухих завтраков. Поместье называлось Mar-a-Lago, что в переводе означает «От моря к озеру». Оно занимало территорию около семи гектаров от побережья океана до Берегового канала. Там даже имелась площадка для гольфа с девятью лунками. Если встать в конце нашей улицы и посмотреть на другой берег канала, то можно увидеть возвышающиеся над пальмами остроконечные башенки особняка с 58 спальнями, который был построен в мавританском стиле. Трампы и Грогэны были почти соседями.

Я включил телевизор и узнал, что Дональд и его девушка Марла Мэйплз стали счастливыми родителями девочки, которую назвали Тиффани; она родилась немного позже, чем мой Конор.

– Нам надо пригласить их, чтобы наши дети поиграли вместе, – сказала Дженни.

Из окна мы наблюдали за суетой телевизионщиков, которым не терпелось запечатлеть Трампов с новорожденной на руках при выходе из больницы. Марла с наигранной застенчивостью улыбалась на камеры, глядя на малышку; Дональд приветственно махал рукой и бойко подмигивал.

– Я чувствую себя великолепно! – крикнул Трамп репортерам, и они укатили в роскошном лимузине.

* * *

На следующее утро, когда настало время отправляться домой, миловидная санитарка на пенсии, которая безвозмездно работала в больнице, вывезла Дженни и Конора в кресле-каталке через вестибюль и автоматические двери на крыльцо, залитое солнечным светом. Здесь уже не было ни съемочных групп, ни передвижных студий со спутниковыми тарелками, ни звукового сопровождения, ни репортажей в прямом эфире. Только мы и пожилая санитарка-волонтер. Хотя меня никто не спрашивал, но я тоже чувствовал себя великолепно. Не только Дональд Трамп раздувался от гордости за свою дочь.

Санитарка и Дженни с ребенком ждали, пока я подгонял машину. Прежде чем положить новорожденного сына в детское сиденье, я поднял его высоко над головой, чтобы малыша увидел весь мир (если кто-нибудь наблюдал за нами), и произнес:

– Конор Грогэн, каждая твоя частичка столь же уникальна, как у Тиффани Трамп, никогда не забывай об этом.

Эти дни должны были бы стать счастливейшими в нашей жизни, и во многом они такими и были. Разница в возрасте у наших сыновей была 17 месяцев: один только родился, а второй уже начал ходить. Дети принесли нам глубочайшую радость. Однако депрессия, обрушившаяся на Дженни за время, проведенное в постели, никуда не исчезла. Несколько недель у нее было прекрасное настроение. Она легко справлялась с новыми обязанностями, поскольку теперь на нее легла ответственность за две жизни, которые целиком зависели от нее. Но временами она без внешнего повода становилась угрюмой и подавленной, словно ее обволакивал туман грусти, который не рассеивался по нескольку дней. Мы оба устали от недосыпания. Патрик по-прежнему будил нас по крайней мере один раз за ночь, а Конор часто плакал, требуя, чтобы его укачали или покормили. Нам редко выпадало больше двух часов непрерывного сна. Бывали ночи, когда мы становились похожи на зомби и бесшумно передвигались по дому со стеклянными, невидящими глазами: Дженни спешила к одному ребенку, я – к другому. Мы вставали в полночь, затем в два, в половине четвертого и еще раз в пять часов утра. А потом наступал рассвет, возвещавший начало нового дня, который приносил новые надежды и огромную, до боли в суставах, усталость, и все повторялось сначала. Из конца коридора доносился сладкий, радостный голос проснувшегося Патрика: «Мама! Папа! Витиятлл!» – и как бы мы ни старались повернуть время вспять, знали: ночь прошла, и поспать уже не удастся. Я начал варить более крепкий кофе и появлялся на работе в мятых рубашках и с пятнами от детской отрыжки на галстуках. Однажды утром в кабинете я поймал на себе взгляд одной симпатичной молодой сотрудницы. Она пристально смотрела на меня. Польщенный, я улыбнулся ей. Эй, сейчас, положим, я уже дважды отец, а женщины все еще обращают на меня внимание. Но тут она подошла и спросила: «Вы в курсе, что у вас на голове наклейка?»

Но недосыпание – это лишь полбеды. Еще больше хаоса нашей жизни добавляла постоянная тревога за новорожденного. Конор не дотягивал до нормального веса младенца его возраста и плохо усваивал молоко. Все мысли Дженни были поглощены здоровьем ребенка, но он, казалось, не собирался облегчать ее жизнь. Она давала ему грудь, и он жадно сосал молоко. Но потом одним глубоким выдохом срыгивал все съеденное. Дженни снова брала его на руки, и он опять с жадностью сосал и вновь освобождал желудок. Снова и снова кормление повторялось по одному и тому же сценарию, доводя Дженни до исступления.

Врачи поставили диагноз «рефлюкс» [16] и направили на консультацию к специалисту, который дал нашему ребенку успокоительное и протолкнул ему в горлышко зонд, чтобы сделать гастроскопию. В конце концов организм Конора справился с недугом, и малыш набрал нужный вес, но на протяжении долгих четырех месяцев мы тревожились за него. Дженни пребывала в состоянии страха, стресса и разочарования, все это усугублялось отсутствием нормального сна. Она просто не находила себе места. Практически постоянно держала Конора на руках и беспомощно наблюдала, как он срыгивал молоко. «Я чувствую себя никчемной, – говорила она. – Ведь матери должны обеспечивать своим детям все необходимое». Она была как натянутая струна, и достаточно было малейшего нарушения порядка – незакрытая дверца серванта или крошки на столе, чтобы вспыхнула искра, чреватая взрывом.