Путь лапши. От Китая до Италии - Джен Лин-Лью Страница 35

Поло сравнивал этот напиток с хорошим вином; моя же реакция была иной. Крэйг сделал пару снимков моей реакции: выражение неописуемого ужаса разлилось по моему лицу, как только я сделала первый глоток. Никогда в жизни мне не приходилось пробовать ничего подобного. Кумыс казался то сладким, то кислым, то соленым и был похож совсем не на вино, а на какой-то самогон, разбавленный содовой и испортившимся молоком. «Этот напиток имеет очень сложный вкус», – сказала я хозяйке, надеясь, что она примет гримасу, перекосившую мое лицо, за улыбку. По счастью, Анарбек допил мою чашку за меня и наполнил свою большую бутылку для воды. «Это придаст мне сил во время пути», – сказал он. По всей видимости, для киргизов кумыс – то же, что для американцев «гейторэйд».

И все же это был подарок, поэтому я выразила сестрам свою благодарность, протянув пригоршню кураги. В ответ они преподнесли мне что-то напоминающее шарик для пинг-понга. «Это курут, – объяснил Анарбек. – Сушеный йогурт. Очень удобная вещь в походе».

Ожидая, что он будет по вкусу такой же, как йогурт, которым покрывают изюм, я тут же отправила курут себе в рот. Рот мой тут же сморщился от кислоты, а язык покрылся похожим на мел веществом, напомнившим мне таблетку пепто-бисмола. В глубине ранца у меня еще был шоколадный батончик, но я решила прекратить обмен здесь и сейчас, не желая лишиться его ради еще одного сюрприза.

Ужин, который в тот вечер приготовил наш повар, был ненамного лучше. Он захватил с собой большое количество тяжелых свежих овощей, таких как капуста и помидоры, которые я бы никогда не взяла в поход, а вместе с ними сорок хлебных лепешек, столь же важных для киргизов, как для уйгуров, и огромнейшее количество русских копченых колбасок из говядины с сыром. Обычно ужин представлял собой упрощенный вариант того, что мы пробовали в Синьцзяне, например плов или суп, такой как борщ, с добавлением макарон. Пища готовилась в тяжелом чугунном казане. (Неудивительно, что требовалось два носильщика.)

Именно из-за еды я никогда не любила походы: я всегда оставалась полуголодная. До встречи с Крэйгом я не особо много ходила в пешие походы и никогда не спала в палатке. (Мой отец всегда относился к подобным развлечениям скептически, подобно многим китайцам: к чему лишать себя комфорта и благополучия?) Но с Крэйгом я умудрилась пересечь Сьерра-Неваду и установить палатку на побережье Мэйна. И только после нашей свадьбы Крэйг узнал правду. На второе утро нашего медового месяца он разбудил меня в восемь, чтобы отправиться в пешую экскурсию по побережью На-Пали. Хотя несколькими днями ранее я с охотой согласилась на эту нелегкую прогулку, в то утро меня одолевали вялость и апатия. Он запихнул меня в машину, и мы отправились на стартовый пункт. Когда мы карабкались по скользкой тропе, мои новые кроссовки насквозь пропитались глиной, и я уже не могла больше сдерживать своего раздражения.

«Но я думал, что тебе нравятся спортивные походы», – сказал Крэйг. В мою защиту можно сказать лишь, что мой энтузиазм не был напускным. Я стремительно теряла голову и в своем состоянии влюбленности готова была делать все, что он скажет. Со временем, однако, у меня выработалась молчаливая терпимость по отношению к хобби мужа, а позднее я даже почувствовала, что разделяю его увлечение. Но из-за своего упрямства я, разумеется, никогда напрямую не признала бы этого.

В любом случае, несмотря на ужасную еду, я начинала любить наш киргизский маршрут. Такие же прекрасные горы, как в Йосемити, но не такие многолюдные: за целый день мы обычно встречали на своем пути лишь одну группу пеших туристов или местную семью. На ночлег мы устраивались в долинах, окруженных альпийскими лесами, и, застегнув свои спальные мешки, погружались в безмятежный сон. После шумной суеты Китая эти горы восстановили нас и помогли перестроиться на более размеренный темп.

На второе утро мы выглянули из палатки и увидели, что долина покрыта белым.

– Был снег? – всполошилась я.

– Иней, – просиял Крэйг. – Просто иней.

Что ж, это, конечно, не пятизвездочный отель, как я люблю. Но Крэйг потягивал растворимый кофе и выглядывал из палатки такой счастливый, что мне ни за что не хотелось бы лишить его этого удовольствия. Здесь он был дома как нигде, и я была счастлива этим.

Во время еды мне приходилось мучительно выдавливать из себя улыбку – настолько еда была ужасной, – но в один прекрасный день мы натолкнулись на местного жителя, у которого на огне около юрты стоял казан молока. Он процедил его через марлю, профильтровал, и получились густые сливки. Он пригласил нас в палатку, чтобы снять пробу.

Мы устроились за низким столиком и обмакнули кусочки нана в самые сливочные из сливок – лучше тех, что я покупала в особых магазинах специально для взбивания, и даже лучше тех, которыми украшены десерты в изысканных французских ресторанах. Хозяин также предложил нам миски с йогуртом – напомнившим мне крем-брюле и йогурт, который мне довелось пробовать в тибетском районе Китая.

Коров же, дающих эти замечательные молочные продукты, видно нигде не было. Оказалось, что они свободно паслись в горах и могли прийти домой сами или же их собирал пастух.

Именно свобода выгула животных является залогом роскошного вкуса этих сливок и йогурта, объяснил Анарбек.

«Разные пастбища и разная трава дают разный вкус», – сказал он. Это нежданное сокровище посреди горного пути было словно подтверждением того, что мы с Крэйгом, при наших различных интересах, все же совместимы, как я надеялась.

Однако в последний день нашего похода погода переменилась. Едва мы надели ранцы, пошел снег. Мы пересеклись с семьей местных жителей, которые разобрали свою юрту и теперь везли ее на повозке с лошадью в противоположном направлении. Большинство местных жителей уже уехали; хотя было лишь начало сентября, зима приближалась. К середине дня мы оказались в снежной буре около озера, расположенного чуть ниже самой высокой точки нашего маршрута.

«Ала-Куль разбушевался!» – сказал наш повар. Он обогнал нас, и раздутый рюкзак болтался у него за спиной, словно легкий воздушный шар. Берег озера был едва виден из-за снегопада, но я больше переживала из-за того, что не вижу собственных ног, поскольку очень старалась не поскользнуться на ледяной тропе и все больше отставала от Крэйга и нашего гида. Именно в такие моменты я проклинала последними словами железный дух своего мужа. Не только в походах, но и когда он предлагал переплыть какой-нибудь водоем или нырнуть поглубже во время дайвинга. Почему обязательно нужно довести меня до предела? Пыхтя и сопя, я наконец нагнала Крэйга и нашего гида в самой верхней точке перевала. Я вздохнула с облегчением и только потом посмотрела вниз. Если бы это был горнолыжный склон, он заслуженно получил бы двойной черный диамант. В ясный день спуск по нему был бы труден, но снег сделал эту задачу невыполнимой.

«Гм», – сказал Анарбек. Теперь снег валил еще сильнее и не было никаких признаков нашего повара и носильщиков. Возможно, снег засыпал их следы? Или они соскользнули со склона? Именно это место упомянул Анарбек, когда я спросила его до начала нашего похода о самой опасной ситуации, в какой ему довелось побывать. Именно здесь во время одного из походов потеряла равновесие одна очень тучная женщина и скатилась со склона, пролетев пару сотен метров; наш гид схватил ее и спас, вытащив наверх.