Жизнь в невозможном мире - Алексей Цвелик Страница 36

Пример Морриса вдохновил некое количество оксфордских завхозов. Надо сказать, что на этот пост нанимаются в основном отставные армейские бригадиры (в России сей чин был упразднен, кажется, еще Александром I, но в Британии до сих пор существует). Намучились, наверное, бедняги всю жизнь в армии лямку тянуть, думают: эх, была не была, стану своим детям нянькой, хоть на старости лет поживу как человек. Не читали, наверное, нашего поэта Некрасова: доля ты, долюшка — «долюшка женская! Вряд ли труднее сыскать…».

Кстати, вернусь к первой поверженной крепости. Колледж этот является самым богатым в Оксфорде и носит странное название «Всех душ», если полностью, то «Всех душ в мире почивших» (All Souls Faithfully Departed). Впрочем, это название ныне не употребляется. Женщин там не терпели, делая исключение для королевы-матери, для которой, на случай ее приезда, содержались отдельные покои. Читатель постарше, наверное, уже догадался, что колледж сей являлся не только бастионом женоненавистничества, но также и гомосексуализма. Это сейчас гомосексуалист лучший друг феминистки (пролетарии всех стран, объединяйтесь!), а я еще застал гомосексуалистов старого закала, которые женщин на дух не выносили. Так как Оксфорд был и остается центром классической учености, то неудивительно, что, подражая древним грекам, его профессура практиковала «педагогическую педерастию» (за определением отсылаю читателя в Википедию). Во всяком случае, мой аспирант, нанимаясь на работу в All Souls, предусмотрительно сбрил бороду, а получив работу, побыстрее женился.

Утверждение о том, что Оксбридж является гнездом традиций — трюизм. Считается однако, что оплотом традиций выступают старики. Нижеследующая история показывает, что это не всегда так.

Одной из старейших традиций Оксбриджа является посвящение в клуб регби. Новичок, без различия пола и звания, должен (должна) снять публично трусы в колледжском баре. Наш новый dean, человек несколько старомодных нравов, поднял вопрос о «соблюдении должных стандартов в колледжском баре» на заседании управляющего совета. Оказалось, что никто из членов об этих «элевксинских мистериях» не знал (ведь мы и о тех, древних, мистериях ничего толком не знаем, так что в таком неведении, конечно, ничего удивительного нет). Было решено взять за эталон городские пивные, где такие посвящения, кажется, еще не были распространены. На следующий день был обед для студентов-отличников, и меня посадили рядом с очень милой девушкой. Чтобы завязать разговор, я спросил, что она думает о происходящем в колледжском баре. В какое же волнение привел ее этот светский вопрос! «О, только не касайтесь старых традиций регби-клуба», — воскликнула фея. Вот и говорите после этого, что за традиции стоят одни старики.

Через Оксфорд протекают две реки: Темза и Червелл. Последняя речка течет через университетский парк и на ней с давних времен был нудистский пляж. Называлось это место, по понятным причинам, Parsons Pleasure (ну, в том смысле, что хоть посмотреть можно). Ко времени моего прибытия в Оксфорд это уже было историей и никто там не купался.

Вернемся к Бронзовому Носу. В мое время там было довольно много оригинальных людей, кто-то умер, кто-то ушел, есть и те, что остались и здравствуют. Не выстраивая их по степеням оригинальности, пишу наугад.

Без этой должности не обходится ни один колледж. Келарь (cellararius) — это fellow, ответственный за подвал, то есть за покупку вин. Работа эта очень ответственная, предполагает частые встречи с виноделами и дегустации. Устав нести сей крест, наш келарь призвал на помощь капеллана колледжа, человека с весьма утонченным вкусом, чей нос был словно вылеплен природой для вдыхания ароматов плодов виноградной лозы. Нос этот не был длинным, отнюдь, не в длине дело… Впрочем, тут мой дар описания бессилен.

Поддавать при такой работе, казалось бы, нельзя, но все равно поддавали.

И еще пару штрихов к портрету келаря. Он был женат на итальянке, и говорили, что на брачной церемонии она была обернута в итальянский флаг (на голое тело, естественно). Официальной специальностью келаря была французская литература; при мне он получил орден от французского правительства за укрепление культурных связей между Британией и Францией. Клянусь Вакхом, связи были очень крепкие!

Этому человеку, как я узнал на одном из заседаний управляющего совета, ничто человеческое не было чуждо. Дело было так. Обсуждался вопрос о принятии им каких-то новых обязательств, и bursar, как водится в таких случаях, покинул зал заседаний, оставив защищать свои интересы своего приятеля (сообщника?) адвоката. Из речи последнего я узнал, что казначей наш получал от колледжа не зарплату, а стипендию («the stipend of the bursar is 70 000 pounds», дело было в 1998 году), а также узнал, что за новые свои обязанности bursar, being very human хочет получать деньги. Вот мы все, не будучи так human, довольствуемся туманом и запахом тайги, a bursar имеет извинительную человеческую слабость к деньгам, которую, конечно же, надо удовлетворить.

Мудрость нашего казначея не поддавалась описанию. Он не искал славы оратора, и мертвая скука, производимая его отчетами о финансовом положении колледжа, делала анализ невозможным и тем душила всякую возможную критику в зародыше. Наши девушки говорили мне, что он масон. Не знаю, был ли он масоном, но эконом он был глубокий, на всем экономил, ни одного завтрака в колледже не пропускал.

Помимо свойственной людям слабости к деньгам, была у нашего казначея слабость к искусству кино («Важнейшим из искусств для нас является кино», — сказал некогда Владимир Ильич Ленин, и до bursar’a его слова, видимо, дошли). В Оксфорде все время что-нибудь снимали, и bursar распоряжался распределением мест и временем съемок. Не знаю, какую он за это получал стипендию, но в виде чаевых он требовал эпизодических ролей. Вот входит, допустим, инспектор Морс в какой-нибудь оксфордский паб, а там в уголке уже наш bursar с кружечкой…

Никогда в жизни мне не доводилось встречать человека более преданного монархической идее, чем наш покойный преподаватель германской литературы Раймонд Лукас. Его познания в области генеалогии аристократических родов обрывались только на границах Кавказа, где, как известно, каждый второй — князь. Нечего и говорить, что он знал всех русских великих князей, и не только великих. Каждые каникулы Лукас устремлялся на какую-нибудь аристократическую свадьбу в Европе. Время от времени он приводил своих знакомых князей и графов в колледж на обед. Так я познакомился, например, с Николаем Толстым-Милославским.

На мои глупые шутки о преимуществах демократии он безобидно отвечал: «Алексей, ну что же делать, если монархия лучше?» Раймонд был холостяком и жил в колледже. По стенам его комнат висели фотографии и портреты разных коронованных особ прошлого, вне зависимости от того и ему, были ли они врагами Англии или нет. Оно и понятно, ведь монархия, как говорил Атос, — универсальный принцип.