Осенило – написал - Юлия Идлис Страница 4

…Мы – те, кто работает в киноиндустрии, – живем в пузыре своих историй и предпочитаем не думать о том, что будет, если в какой-то момент мы не сможем работать. Потому что, честно говоря, думать об этом очень страшно. Лучше взять еще один проект. И еще один. И еще. И поработать в отпуске. И в выходные. И в день рождения. И потом еще в промежутках между шестнадцатью курсами химиотерапии – как Оля.

Вот и получается, что мы живем и работаем так, словно мы вечные. А вечные на самом деле не мы, а наши проекты. Это они остаются на годы и, если повезет, десятилетия. А мы – устаем, болеем, выгораем, уходим из профессии и просто – уходим.

Так что, если вы видели хоть один Олин проект – а вы наверняка видели, и не один, – вот ее реквизиты:

Тинькофф: 5280 4137 5095 9442

БИК 044525974

Счёт 40820810400000065280

Кор. счёт 30101810145250000974

Райффайзен, в рублях: 4476 2461 3806 3785

Счёт 40820810901000067816

Райффайзен, в евро: 5100705016313456

Счёт 40820978601000018421

Сбербанк (карта на брата – Шенторовича Андрея Игоревича – но пользуется ею Оля): 5469 3800 6610 7623

В продолжение поста про вдохновение решила ответить на два важнейших вопроса о сценарной работе. А именно: тошнит ли сценариста от любимых проектов, и что делать, когда тошнит.

Заметьте: не «если», а «когда».

Это не опечатка, это вопрос времени. Затошнит обязательно. Не при написании синопсиса – так при десятом переписывании посерийника. Не при переписывании посерийника – так при получении письма от заказчика: «Спасибо за пятнадцатый драфт сценария. Мы его прочитали и решили вернуться к третьему».

Предположим, известное утверждение о том, что «сценарий не пишется, а переписывается», не погружает вас в тоску и депрессию. Предположим также, что «переписывается» сценарий не абы какой, а написанный по вашей же собственной идее, с любимыми героями и сюжетными ходами, от которых у вас мурашки. Что, неужели и в этой ситуации затошнит?

Непременно. Потому что сценариста тошнит не от того, что он вынужден делать бессмысленную работу (хотя и от этого, конечно, тоже). Тошнит от того, что сценарист вынужден вглядываться в трудные жизненные ситуации пристальнее, чем любой другой человек даже из острого любопытства.

Представьте, что вы едете за рулем, а впереди – авария. Естественно, вы сбавляете скорость и ползете мимо, пялясь в окно и стараясь не упустить ни одной детали: кто столкнулся, как, с какими последствиями. Но в конце концов вы проезжаете мимо, прибавляете скорость и едете дальше по своим делам.

А сценарист не проезжает. Наоборот, он останавливается, выходит из машины, подходит к каждому пострадавшему, гаишнику, санитару и даже к кошке, которую размазало по асфальту. Наклоняется, тыкает каждого палочкой и спрашивает: а как это случилось? а вы кто такой? а кто у вас родители? а в какой школе вы учились? а детские травмы были? а как умер ваш хомячок?

Это поведение выглядит, мягко говоря, странным – для всех, включая самого сценариста. Пострадавшие – то есть, в данном случае, персонажи – реагируют по-разному, но без всякого понимания. Кто может, убегает. Кто не может – молчит. Некоторые дают сценаристу под дых коленом, и сценарист еще неделю блюет невысказанной детской травмой, не в силах написать ни строчки.

Окружающие – особенно друзья и родственники сценариста – смотрят на все это и думают: ну псих какой-то.

Они даже не подозревают, насколько близки к истине. Потому что в голове у сценариста в этот момент крутится примерно следующее: «Героиня забеременела от любимого мужчины и счастлива. Но что если отец ее ребенка попал под машину? Или отец ее ребенка решил поменять пол? Или отец ее ребенка – дьявол? Или отец ее ребенка – ее отец?»

В какой-то момент, особенно если вы придумываете драму или триллер, вас и начинает тошнить от всего этого. В особенности от того, какие глубины человеческого падения вы способны придумать в погоне за скудным авторским гонораром. И никто не может сказать, что именно варится у вас в голове: бред извращенца – или «Ребенок Розмари» с «Китайским кварталом». Потому что, будем честны, «Ребенок Розмари» – это ведь и есть бред извращенца в каком-то смысле.

Тут возникает огромное искушение бросить все это к чертовой бабушке. И многие – бросают. У меня самой – да и у каждого сценариста, наверно – есть кладбище недоразработанных заявок, которые вроде начинаешь писать, но тонешь в бесконечных вариантах развития событий, которые раз от раза становятся все тошнотворнее.

Довести такие заявки до конца помогает одно: железная жопа.

Это когда сидишь и пишешь – через тошноту от проекта, через ненависть и отвращение к себе, через «не хочу» – потому что надо.

Кому надо? В первую очередь, себе. Потому что если я закончу этот проект, есть шанс, что закончу и следующий – просто потому, что буду точно знать, что это возможно.

А там уже и премьера, и вот я смотрю свои глубины человеческого падения на большом экране и думаю: а ведь неплохо придумано! Как же это у меня так получилось? Загадка. Видимо, по вдохновению. Осенило, не иначе.

А все потому, что после сдачи финального драфта, как после родов, все плохое забывается. И остается только железная жопа – на следующий проект.

Что самое мерзкое в работе сценариста? Правильно: вдохновение.

Когда его нет – а это примерно 90% рабочего времени, – сценаристу приходится работать «на голом мастерстве». Потому что дедлайн, в отличие от вдохновения, есть всегда.

Работа на голом мастерстве означает, что сценарист складывает историю из общеизвестных драматургических кирпичей: герой, антагонист, цель, конфликт, препятствия, потребность, суперсила… Но заказчик и сам прекрасно знает все эти кирпичи. И, получив вместо сценария слабо замаскированный кирпичный заводик, вздыхает: «Что-то все очень предсказуемо. Нужна неожиданность. Озарение. Прорыв!»

Проблема в том, что неожиданности, озарения и прорывы получаются только на вдохновении. Когда сценарист вдруг придумывает и пишет что-то такое, что удивляет его самого.

Если долгое время работать на голом мастерстве, чисто статистически момент, когда сценариста озарит вдохновение, когда-нибудь непременно наступит. Но вот беда: заказчик почти никогда не дает сценаристу работать достаточно долго для того, чтобы момент вдохновения все-таки наступил.

В общем, вдохновение – это как деньги: субстанция, которой сценаристу в силу разных обстоятельств всегда не хватает.

Но не только.