#Панталоныфракжилет - Мария Елифёрова Страница 4

Ирония ситуации заключается в том, что английское слово computer – сравнительно позднее латинское заимствование, о чем можно догадаться по его форме и звучанию. Оно образовано от глагола to compute, то есть непосредственно перенесенного в английский язык латинского computare “вычислять”. Так что не очень ясно, чем “компьютер” хуже “ординатора” – такого же латинского заимствования.

Вместе с тем французы почему-то не возражают против слов “буржуа” (bourgeois, от германского burg, “город”; ср. англ. borough, Edinburgh), “синий” (bleu, англ. blue) или “пиво” (bière, англ. beer). Это несомненные заимствования, хотя и очень давние, восходящие к эпохе древних франков. Придирчивый лингвист, конечно, назвал бы их не заимствованиями, а субстратом – они остались с тех пор, как древние франки перешли на народную латынь, но сохранили кое-какие слова из своего прежнего языка. Заметим, их нефранцузское происхождение все еще очевидно: они легко узнаются в словах германских языков с теми же значениями, в том числе в английском. Но гонений на них никто не устраивает. Все это наводит на мысль, что наше восприятие субъективно и торопиться с выводами о том, заимствовано ли слово и портит ли оно язык, не стоит.

Попробуйте определить, какие слова из этого списка являются заимствованиями:

шрифт

менеджер

книга

богатырь

роза

академик

ябеда

сундук

монитор

вино

лошадь

мерчандайзинг

шапка

сарафан

бумага

иллюстрация

Правильный ответ – все. Вне сомнения, любой читатель сразу выловит менеджера, монитор, мерчандайзинг и иллюстрацию, кое-кто вспомнит из учебника, что сундук и богатырь – тюркского происхождения, но далеко не каждому известно, что шапка, вино, бумага и книга – тоже заимствования. Шапка родственна французскому chapeau (с тем же значением) и восходит к латинскому cappa “головной убор”; вино – от латинского vinum; бумага происходит от тюркского pamuk “хлопок” (да-да, это растение – однофамилец писателя Орхана Памука); даже привычная нам книга восходит к китайскому, хотя точные пути проникновения этого слова в славянские языки еще не установлены [15].

Однако реакцию эти слова вызывают разную. Никому не приходит в голову воевать со словами книга или бумага. Даже иллюстрация, хотя ее иностранный облик очевиден, возражений не вызывает. А вот мерчандайзинг почти наверняка вызовет настороженность: что это еще, мол, придумали?

Существуют два несколько наивных объяснения страха перед заимствованиями. Первое – что слова, обозначающие данные предметы или явления, “уже и так есть в языке”: мол, зачем говорить аудит, если есть проверка? С этой точки зрения употребление иностранных слов – просто ненужное стремление “говорить красиво”. Однако слово заимствуется, как правило, потому, что привносит какой-то новый оттенок смысла, которого у исконного слова не было. Это наглядно демонстрируют, например, работы М. А. Кронгауза и И. Б. Левонтиной: бизнесмен звучит более емко, чем предприниматель, а шопинг – не совсем то же, что поход за покупками в прежнее время [16].

Вторая, более тенденциозная, гипотеза заключается в том, что “красивые” иностранные слова служат маскировке неприглядных реалий, придавая им респектабельный вид. Особенно любят в связи с этим приводить слово киллер, утверждая, будто оно придумано для того, чтобы не называть убийцу убийцей и затушевать таким образом смысл его ремесла. Так, учебник Розенталя в постсоветской редакции цитирует слова академика Е. П. Челышева, жалующегося на “тотальную американизацию” русского языка:

Например, совершенно неприемлемо пришедшее из американского английского языка слово “киллер”, в котором размыта негативная оценка, содержащаяся в русском слове “убийца”. Сказать человеку “ты убийца” – это вынести ему суровый приговор, а назвать его киллером – это как бы просто определить его профессию: “я – дилер, ты – киллер, оба вроде делом занимаемся” [17].

Ему вторят авторы более свежей книги по теме языковых норм:

в этом отношении существительное киллер, относительно недавно… появившееся в русском языке. В той лингвокультуре, откуда пришло это имя, оно овеяно романтическим флером. Можем назвать с десяток кинофильмов Голливуда со звездами первой величины, повествующих о благородных киллерах, которые делают свою трудную и неблагодарную работу… Сейчас подобная продукция появляется у нас. Правда, несмотря на свою популярность, такие фильмы, как, скажем, “Брат” или “Бригада”, все же вызывали некоторые моральные сомнения даже у тех, кому они понравились. Режиссерам и актерам приходилось оправдываться, объяснять, как надо понимать образы созданных ими героев. Эти оправдания принимались, потому что бригада не банда, а киллер не душегуб… сложно опоэтизировать благородного убийцу, еще лучше – честного и мужественного наемного душегуба [18].

Второй пассаж особенно удивителен. “Можем назвать с десяток кинофильмов Голливуда со звездами первой величины”, но отчего-то не называем ни одного. Мне из фильмов со звездами первой величины, где главный герой – вызывающий сочувствие киллер, в первую очередь вспоминается французский шедевр “Леон” Люка Бессона с Жаном Рено в главной роли. Надо ли говорить, что во французском языке слова killer нет? По-французски есть tueur à gages – “наемный убийца”, так что в фильме вещи называются своими именами. Французы бы обиделись, если бы их заподозрили во влиянии “романтического флера” английского слова.

Впрочем, оно даже и не совсем английское. Академику Челышеву, востоковеду по специальности, простительно считать, будто оно пришло к нам “из американского английского”. (Интересно, кстати, почему именно из американского? Из-за ассоциации “американского” с чем-то вредным и враждебным?) На самом деле в американском английском наемного убийцу называют hitman. В британском название несколько ближе – contract killer, но вторая часть отдельно в этом значении не употребляется. Слово killer – нейтральное, означающее “тот, кто убил/убивает”, оно широко известно хотя бы по названию косатки killer whale, “кит-убийца”, и с равным успехом может применяться к неодушевленным объектам, например эпидемиям инфекционных болезней [19]. Русское слово киллер в его профессиональном прочтении – типичный псевдоанглицизм, казус, описанный в англоязычной литературе по языкознанию. Он известен и в итальянском [20]. Как ни относиться к романтизации наемных убийц, американская “лингвокультура” в ней не виновата.