Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - Эрик Вейнер Страница 4

Шотландский философ Дэвид Юм [8] много размышлял над подобными вопросами, хотя, как правило, и не в постели. Для него существовало два измерения: то, что «есть», и то, что «до́лжно». «Есть» связано с наблюдением. Мы безоценочно наблюдаем эмпирическую пользу вставания с постели: например, кровь начинает двигаться быстрее, увеличиваются шансы заработать денег.

Компонент же «до́лжно» связан с моральной оценкой, то есть не в чем преимущества вставания с постели, а почему мы должны так поступить. По мнению Юма, мы слишком быстро переходим от «есть» к «до́лжно». Моральное «до́лжно» никогда не проистекает непосредственно из фактического «есть». (Именно поэтому проблему «есть/до́лжно» называют также «гильотиной Юма»: он отсекает одно от другого и настаивает на том, что их должно нечто разделять.) Растрата денег работодателя есть возможная причина неприятных последствий, поэтому до́лжно воздерживаться от растраты.

Вовсе не обязательно так, говорит нам Юм. Нельзя перейти от констатации факта к этической максиме. Вполне вероятно, что вставать — полезно для здоровья и благоденствия, но это не значит, что мы «должны» это делать. Может, нам ни к чему усиленный кровоток и хороший заработок. Может, нам и так нормально, под одеялом. Вот это противное «должны», полагаю, и объясняет весь наш дискомфорт. Мы чувствуем, что должны вставать, а если не встаем — значит, с нами что-то не так.

Встать или не встать, вот в чем вопрос. Пока лежишь под теплым одеялом, в голове происходит напряженный спор, под стать сократовскому диалогу или ток-шоу на кабельном телевидении. С теми, кто подначивает «не вставать», спорить трудно. В постели тепло и уютно — не как в материнской утробе, но близко. Под одеялом жизнь хороша, а ведь не кто иной, как Аристотель, говорил, что хорошая жизнь — это самоцель. А снаружи холодно. И происходит всякая дрянь. Войны. Эпидемии. Поп-музыка.

Казалось бы, за позицией «не вставать» — уверенная победа. Но в философии не бывает однозначных ответов: всегда найдется некое «но». На этом коротеньком слове возведены целые философские системы, когнитивные сверхструктуры, грандиозные мысленные построения.

Жизнь манит нас к себе. Срок, отпущенный нам на этой планете, так невозможно короток. Мы правда готовы провести его в лежачем положении? Нет, не готовы. Без сомнений, сила жизни, пульсирующая в наших усталых жилах, достаточна, чтобы заставить мужчину средних лет, не тучного, но упитанного, покинуть постель. Правда ведь?

И подобные пододеяльные диспуты в той или иной форме начались с тех самых пор, как люди изобрели одеяла и научились ими укрываться. Со времен римлян мы добились немалых успехов, но так и не решили Великий Постельный Вопрос. От него никто не застрахован. Президент или бедняк, шеф-повар или бариста из «Старбакса», римский император или писатель со слабыми нервишками — все мы подвластны одним и тем же законам инерции. Все мы — покоящиеся тела в ожидании воздействия внешней силы.

* * *

Я закрываю глаза и вижу Марка так же ясно, как вчерашний стаканчик из-под кофе, прибившийся к краю моего узкого ложа. Я представляю, как Марк устроился под одеялом в своем личном шатре в составе римского лагеря на берегах реки Грон — притока Дуная. День, я чувствую, стоит холодный и сырой, настроение у Марка дурное. Война идет наперекосяк. Германцы подкараулили в засаде римских снабженцев. Боевой дух войск Марка упал ниже некуда, и их сложно в этом упрекнуть. Больше полусотни тысяч римских солдат убито.

Не сомневаюсь, что Марк тосковал по Риму. Особенно по жене Фаустине — любящей, хоть и не всегда верной. Прошлое десятилетие выдалось нелегким — императору досаждали не только германские племена, но и неудавшееся восстание коварного Кассия. А еще дети: Фаустина выносила не меньше тринадцати, но из них больше половины умерли в младенчестве.

Марк был философом на троне — таких нечасто встретишь. Что же заставило самого могущественного человека в мире изучать философию? Он же император — может делать что захочет. Зачем же он изыскивал в своем плотном графике время на то, чтобы читать классиков и задавать себе нерешаемые вопросы?

Возможно, ответ кроется в юных годах Марка. Детство его было счастливым — чем могли и до сих пор могут похвастаться столь немногие. Он любил читать и книгу предпочитал походу в цирк. Такие, как он, среди римских школьников были в меньшинстве.

Позже, когда Марк был без ума от греческих философов [9], он порой спал на голой земле, укрывшись одним лишь плащом-паллиумом — потертым одеянием философов, пока мать не начинала браниться, требуя, чтобы он оставил «эти глупости» и спал в нормальной постели.

К греческой философии римляне относились примерно так, как большинство из нас воспринимает оперу: это что-то безусловно ценное и красивое и, конечно, надо бы почаще ходить туда, но как-то там все так чертовски сложно, да и времени вечно нет. Идея философии нравилась римлянам больше, чем сама философия. Поэтому Марк, будучи подлинным философом, вызывал подозрения. Люди шептались за его спиной, хоть он и был их правителем.

Императором Марк стал по воле случая. Это не было работой его мечты. Действия одного из его предшественников, Адриана, в итоге привели Марка на трон в 161 году нашей эры. Ему было сорок.

И первое время — полгода, если быть точным, — все шло великолепно. А потом понеслось: катастрофическое наводнение, чума и вторжения захватчиков. Не считая войн с ними, крови на руках у Марка было немного. Вот живое доказательство того, что абсолютная власть совсем не обязательно развращает абсолютно. Раз за разом Марк выносил снисходительные приговоры дезертирам и прочим нарушителям закона. Когда в империи разразился финансовый кризис, он предпочел распродавать одежды, кубки, статуи, картины — но не повышать налоги. Особенно трогательным мне кажется его указ, согласно которому все уличные канатоходцы — часто это были совсем молодые ребята — должны были во время представлений стелить под канатом толстый упругий матрас.

Марк демонстрировал примерное мужество в битвах, но, как утверждает его биограф Фрэнк Маклинн, самым блестящим его подвигом можно назвать «непрерывную борьбу с собственным врожденным пессимизмом» [10]. Как про меня сказано. Я тоже вечно сражаюсь с силами негатива, то и дело замышляющими перетянуть меня на свою сторону. Для нас, несостоявшихся оптимистов, наполовину пустой стакан — это все же лучше, чем вовсе никакого стакана или если стакан разбился на тысячу осколков и один из них пропорол вам артерию. Все зависит от угла зрения.

У Марка были проблемы со сном. Он страдал от непонятных болей в груди и животе. Его врач — заносчивый, но искусный в своем деле человек по имени Гален — в качестве снотворного назначал ему мнимое универсальное противоядие — териак, вероятно с добавлением опия [11].