Тибетская книга мертвых - Падмасамбхава Страница 4

Этими мучениями удачно описывается реальный смысл опасности – расчленения целостного тела Бардо, представляющего собой нечто вроде «тонкой материи», которая образует оболочку психического «я» после смерти. Психологический эквивалент такого расчленения – явление диссоциации и ее крайняя форма шизофрения (расщепление личности). Это самое распространенное психическое заболевание связано, по сути дела, с упомянутым ослаблением умственных способностей, благодаря которому исчезает контроль со стороны сознания и открывается неограниченный простор для деятельности подсознательных «доминант».

Таким образом, переход из состояния Сидпы в состояние Ченид характеризуется опасным изменением целей и намерений сознания, отказом от устойчивого «я» и подчинением крайней неопределенности, воплощенной в хаосе форм. Фрейд продемонстрировал глубочайшую интуицию, назвав его «средоточием тревоги». Страх пожертвовать собой скрывается в глубине каждого «я» и нередко свидетельствует о слабо сдерживаемых силах подсознания, готовых вырваться на свободу. Никто из стремящихся к обретению самости не избавлен от этой опасности, поскольку то, что вызывает страх, также принадлежит самости: это подсознательная или надсознательная область психических «доминант», от которых «я» с огромным трудом, но лишь частично эмансипировалось ради достижения в той или иной степени иллюзорной свободы. Безусловно, такая эмансипация необходима и даже героична, но ровно ничего не решает: она лишь создает субъекта, вынужденного во имя самоутверждения противопоставлять себя объекту. Даже поверхностный взгляд обнаруживает, что Запад переполнен проектами по достижению этой цели. В мире объектов мы ищем и находим трудности, препятствия и врагов: мы охотно помещаем добро и зло в видимые предметы, чтобы удобнее было побеждать, наказывать и уничтожать зло и наслаждаться добром. Но сама природа не позволяет длиться этому состоянию райской невинности вечно. Всегда находятся люди, которые открывают, что мир объектов (и связанный с ним опыт) по сути своей символичен и отражает лишь то, что пребывает в самом субъекте, в его собственной сверхсубъективной реальности. Эта глубочайшая интуиция, согласующаяся с ламаистским учением, помогает нам понять истинный смысл состояния Ченид («Ченид Бардо» значит «Область Постижения Реальности»).

Согласно «Ченид Бардо», реальность, характеризующая состояние Ченид, – это реальность сознания. «Мысли» предстают здесь как нечто реальное, фантазия обретает зримые формы, перед умершим проходят жуткие видения, порожденные его кармой и направляемые «доминантами» бессознательного. Первым среди них (если читать книгу с конца) появляется всесокрушающий Бог Смерти – воплощение всех ужасов; за ним следуют 28 «злосильных» и 58 «кровожадных» божеств и богинь. Несмотря на свой демонический облик и хаотическую смесь чудовищных атрибутов, все они подчиняются определенному порядку. Божества образуют группы, в которых располагаются по четырем направлениям и различаются символическими цветами. Постепенно обнаруживается, что божества организованы в мандалы, или круги с четырехцветным крестом внутри. Четыре цвета соответствуют следующим четырем аспектам мудрости:

На высшем интуитивном уровне умерший знает, что все «мысли» исходят из него и что четыре пути мудрости – есть эманация его собственных психических способностей. Эта идея приводит нас к психологии ламаистской мандалы, которую я уже обсуждал в изданной совместно с Рихардом Вильгельмом «Тайне Золотого Цветка».

Продолжая движение в области Ченид, мы достигаем, наконец, сферы, где перед нами предстают Четверо Великих: Зеленый Амога-Сидхи, Красный Амитаба, Желтый Ратна-Самбава и Белый Ваджра-Сатва. Завершается восхождение голубым сиянием тела Будды Дхарма-Дату, исходящим из центра мандалы или сердца Вайрочаны.

После этого «кармические видения» прекращаются: сознание, освобождаясь от привязанности к формам и объектам, возвращается во вневременную, изначальную область Дхарма-Кайи. Таким образом, читая «Книгу мертвых» с конца, мы достигаем состояния Чигай, наступающего в момент смерти.

Думаю, приведенных мной разъяснений достаточно для того, чтобы внимательный читатель получил представление о психологии «Книги мертвых». Книга описывает – в обратном порядке – обряд посвящения, который, в противовес эсхатологическим чаяниям христиан, подготавливает душу к нисхождению в мир физического существования. Имея в виду крайне рационалистическую и мирскую направленность европейского сознания, целесообразно читать «Книгу мертвых» с конца и рассматривать ее как описание восточного посвящения, хотя каждый волен заменить божеств «Ченид Бардо» христианскими символами. В любом случае приведенная мной последовательность событий аналогична феноменологии европейского подсознания, подвергшегося «обряду посвящения» (иными словами, психоанализу). Происходящая в ходе психоанализа трансформация подсознания позволяет соотнести его с религиозными обрядами посвящения, хотя последние принципиально отличаются от психоанализа тем, что предвосхищают естественный ход событий и заменяют самопроизвольно возникающие символы тщательно отобранной системой символов. (Таковы «Упражнения» Игнатия Лойолы или йогическая медитация буддистов и тантристов.)

Изменение порядка чтения, предложенное мной для облегчения понимания «Книги мертвых», никоим образом не соответствует ее подлинному замыслу. Точно так же использование книги в психологических целях – не более как побочная возможность, допускаемая, впрочем, ламаистской традицией. Подлинная цель этой необычной книги (сколь бы странной ни казалась она современному образованному европейцу) – дать умершему сведения о его путешествии по областям Бардо. В западном мире только католическая церковь оказывает хоть какую-то помощь душам умерших. Что касается протестантов с их жизнеутверждающим оптимизмом, то у них имеется лишь несколько «Обществ спасения», члены которых убеждают умерших в том, что те мертвы. В целом, на Западе нет ничего, что можно было бы сравнить с «Книгой мертвых» (за исключением нескольких эзотерических сочинений, не доступных ни широкой публике, ни рядовым ученым). Предание относит «Книгу мертвых» к числу «сокровенных» книг, в которых описан специфический способ магического «исцеления души» после смерти. С рациональной точки зрения культ мертвых основан на вере во вневременное существование души, но его иррациональную основу следует искать в психологической потребности живых что-нибудь сделать для умерших. Эта потребность проявляется даже у «просвещенных» людей, переживших смерть близких или друзей, благодаря чему – независимо от степени нашей «просвещенности» – на Западе сохранились обряды, связанные с мертвыми (вспомним хотя бы мавзолей). Но, не считая католических заупокойных месс, эти обряды проводятся на очень низком уровне – и не потому, что мы не способны убедить себя в бессмертии души, а потому, что крайне рационализировали указанную психологическую потребность. Мы ведем себя так, словно ее вообще нет, и, независимо от своей веры в загробную жизнь, ничего для умерших не делаем. Уровень католических заупокойных месс достаточно высок, ибо они направлены на психическое благополучие умерших, а не на слезливую сентиментальность живых, но и они не сравнимы с высочайшим духовным напряжением, запечатленным в «Книге мертвых». Ее наставления столь подробны и столь приспособлены к малейшим изменениям в состоянии умершего, что каждый серьезный читатель вправе задать себе вопрос: «А что, если мудрые ламы и в самом деле заглянули за пределы трех измерений и сорвали завесу с величайшей из тайн?»