Испания: Поздний обед - Поль Ричардсон Страница 40

— Тут у нас холодная зона, прямо на краю горной цепи, а оливковые деревья сорта «Пикуаль» предпочитают как раз такой климат, — объясняет Луис, — даже в разгар лета здесь дует холодный бриз. Стало быть, наши оливы более здоровые, чем те, которые растут там, внизу, — а значит, и масло лучше.

Мы прошли пешком немного выше, поднялись на холм, где из-под наших ног вспорхнула стайка куропаток. Здесь, наверху, оказывается, было древнее иберийское захоронение: искатели сокровищ находили тут монеты, оставленные еще римскими легионерами.

Вернувшись обратно, мы немного посмотрели на технику, а потом Луис показал мне небольшие выбеленные домики, в которых жили сборщики оливок в период сбора урожая. Во времена, предшествовавшие механизации, тут жило до двухсот человек: получалась такая временная деревня, со своей школой и трактиром, где в честь праздника Святого Иоанна устраивали добрую попойку.

Строго говоря, поместье это было латифундией. Этот термин, очень важный в историческом контексте сельской Испании, предполагает крупную земельную собственность, владельцы которой эксплуатировали живших тут работников. В 30-е годы XX века на юге страны (в основном в Андалусии, Эстремадуре и Ла-Манче) поместья площадью свыше 100 гектаров занимали до 52 процентов сельскохозяйственных угодий.

Несомненно, система латифундий породила множество случаев вопиющей социальной несправедливости. В самом худшем варианте это было не что иное, как рабский труд: ведь безземельные крестьяне, не получавшие заработной платы, зависели от своих хозяев абсолютно во всем.

Но «Мадонна Чудотворная» — латифундия совсем другого сорта. Тут царит полнейшая демократия, и все делается по последнему слову техники. Это загородное поместье совершенно современного типа, здесь принято обращаться друг к другу на «ты», а вежливое «вы» звучит анахронизмом, и здесь не надо ломать шапку перед господином.

Луис поздоровался за руку с седым пожилым мужчиной в грязной белой кепке, натянутой до самых ушей, который в ответ широко улыбнулся.

— Это Пако Иегуас, он готовит нам еду. Его фирменное блюдо — кролик с рисом. Кролики, кстати, у нас свои. И еще он неподражаемо готовит мигас. — Это национальное блюдо сельскохозяйственных рабочих южной Испании (жареный хлеб, нарезанный кубиками) — настоящий триумф искусства над скудостью.

— Пако, а что ты в него кладешь? Кроме хлеба. Ветчину, копченую свиную колбасу, чеснок? — подсказывал Луис.

— Ну да, я добавляю несколько зубчиков чеснока, — отвечает повар. — Я их не чищу, кладу целиком, только давлю рукой, и немного красного перца, а потом жарю все вместе. И хлебные крошки, и все остальное, можно еще добавить пару яиц от наших кур. У меня получается так, как должно быть. Тут главная хитрость — двигать сковороду. Все должно постоянно перемещаться по сковороде, иначе пригорит.

— Молодец, Пако! — И Луис хлопнул его по плечу.

Затем мы вернулись в дом, где хозяин организовал закуску, даже еще более простую, чем жареные хлебные кубики Пако, ну разве что сервировано все было чуть более утонченно. В гостиной, где слышно было лишь тиканье каретных часов, Луис накрыл стол белой льняной скатертью. На большую белую тарелку он выложил ломтики так называемой горной ветчины, приготовленной из свиньи, вскормленной желудями: невероятно тонкие, почти прозрачные, похожие цветом на рубины. А еще он принес теплый хлеб и холодное шерри. Но центром этого миниатюрного банкета было самое лучшее оливковое масло, отжатое несколько дней назад в поместье «Мадонна Чудотворная». Луис влил его из бутыли в суповую миску. Масло беззвучно текло тонким ручейком, и цвет его на фоне белого фарфора просто завораживал.

На прощание Луис подарил мне пятилитровую бутыль этого масла, долго еще потом я использовал его в своей стряпне. Едва приехав домой, я тут же поджарил себе яичницу на этой густой, зеленой, как нефрит, жидкости: масло это чудесным образом облагородило самый заурядный продукт. На следующее утро, готовя завтрак, я накапал его на горячий тост; сливочное масло теперь для меня перестало существовать. С тех пор так и повелось — меня ничто не сдерживало; иногда я с удовольствием ложками вливал оливковое масло в миску рагу из турецкого гороха, в другой раз смешивал с чесноком и травами, чтобы обмазать ногу ягненка, а порой взбивал с яичным белком для получения крепкого зеленовато-желтого майонеза. Я готовил бисквиты, выпечку из песочного теста и соус бешамель с ароматом оливок, и с оливковым же маслом делал мороженое, зеленое, как мята. Иногда я ловил себя на том, что в рассеянности делаю глоток из стакана, как будто это фруктовый сок, — впрочем, некоторым образом так оно и есть.

Но применение этого масла не ограничилось кухней. Я обнаружил, что оно прекрасно увлажняет расцарапанные и потрескавшиеся руки. Когда от сидения за компьютером у меня начинала болеть шея, я втирал это масло в уставшие от напряжения мышцы. Потом кто-то сказал мне, что цыгане втирают миндальное масло себе в волосы, и я тоже решил использовать столовую ложку масла, подаренного Луисом, в качестве природного кондиционера — однако утром обнаружил, что вся наволочка заляпана жирными зелеными пятнами, после чего решил, что мое увлечение оливковым маслом зашло, пожалуй, уж слишком далеко.

Через неделю после Нового года из Северной Европы подули арктические ветры и начались снегопады. Официально сезон праздников закончился, и чувствовалась всеобщая усталость, в том числе и расстройство пищеварения; казалось, вся страна снова заползла под одеяло и отсыпается, перебрав накануне по части устриц, нуги, дешевого игристого белого вина и долгих ночных бдений.

К Рождеству из Палестины вернулся Начо, он привез в гости свою приятельницу, у которой снимает комнату. Хайфа родом из династии судей и ученых, обосновавшейся в Иерусалиме в VIII веке, примерно в это же время первые мусульманские поселения начали появляться на юге Испании. Она настоящий повар-самородок, прилежно соблюдающий все традиции Среднего Востока. Поэтому простые и вкусные испанские блюда традиционного ассортимента показались ей скучными, если не сказать — примитивными. Я уж не говорю о том, что временами нашу гостью просто отталкивала сама суть местной кухни, ориентированной на массовое потребление свинины (причем, объясняла она, тут дело даже не в самом табу, а в избытке жира). А еще Хайфа никак не могла понять, почему в Испании намеренно уклоняются от применения тех пикантных и невероятно вкусных приправ, которые для ее собственной кулинарной культуры естественны, как дыхание. Иногда у меня на кухне она готовила огромное количество фалафели: это такое национальное израильское блюдо, его повсюду продают там просто на улицах, — восхитительные хрустящие кусочки измельченного турецкого гороха и пряных приправ, которые подаются на лепешке — пите, пропитанной соусом таини, и все потушено, и добавлены разные приправы, от нарубленного салата до соленых овощей, и все щедро сдобрено жгучей йеменской приправой, называемой сух. Готовила она и пюре из нута, и еще что-то из мясного фарша, добавляя во множестве разнообразные специи, которые мудро прихватила с собой из Иерусалима, правильно рассудив, что отыскать их у нас будет непросто. Когда была моя очередь стряпать обед, я готовил картофельный омлет, запеченного в печи леща, вычурную густую похлебку косидо из десяти видов овощей и пяти сортов мяса. При этом Хайфа неизменно жалобно спрашивала: «Какие специи ты возьмешь?» (как будто надеялась, что я отвечу: «Душистый перец, сумах, черный перец и кориандр»), но я отвечал просто: «Соль».