Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн Страница 51

* * *

Через пару месяцев грузчики сложили содержимое нашего дома в Бока Ратоне в огромный грузовик. Машину и минивэн погрузили в автомобильный перевозчик. Мы передали ключи от дома новым владельцам и свою последнюю ночь в Южной Флориде провели у соседей, лежа прямо на полу. Марли растянулся между нами. «Пикник в комнате», – смеялся Патрик.

На следующее утро я встал пораньше и вывел Марли на его последнюю прогулку по земле Флориды. Пока мы совершали круг по кварталу, он сопел, рвался вперед и вставал на дыбы, поднимая лапу на окрестные кусты и почтовые ящики, мимо которых мы проходили. Он даже не догадывался о той разительной перемене в жизни, которая его ожидала. Чтобы перевезти его на самолете, я купил прочную пластиковую клетку, и по совету доктора Джея после прогулки всыпал в пасть псу двойную дозу успокоительного. К тому времени, когда наш сосед подвез нас до международного аэропорта Палм-Бич, глаза у Марли покраснели, и сам он стал апатичным. Он не оказал бы сопротивления, даже если бы его привязывали к ракете.

На терминале клан Грогэнов просто невозможно не заметить: двое перевозбужденных мальчишек, носившихся по кругу, проголодавшаяся малышка в коляске, пара усталых родителей и одна на редкость заторможенная собака. Довершали картину прочие обитатели зверинца: две лягушки, три золотые рыбки, рак-отшельник, улитка Лентяйка и живые сверчки в коробке – корм для лягушек. Пока мы стояли в очереди на регистрацию, я приготовил пластиковую клетку. Среди всего, что было в продаже, эта оказалась самой большой, однако когда подошла наша очередь, сотрудница в форме посмотрела на Марли, перевела взгляд на клетку, потом снова на Марли и сказала:

– Мы не можем взять на борт собаку в этой клетке. Пес слишком велик для нее.

– В зоомагазине мне сказали, что эта клетка для крупных собак, – удивился я.

– Согласно правилам Федерального авиационного агентства собака должна свободно стоять и поворачиваться в клетке, – объяснила сотрудница и скептически добавила:

– Ну-ка, попробуйте.

Я открыл дверцу и позвал Марли. Но он не собирался добровольно заключать себя в эту переносную клетку-тюрьму. Я толкал его, уговаривал и обхаживал, однако лапы пса словно приросли к земле. Куда подевалось печенье, когда оно так нужно? Я порылся в карманах, пытаясь найти хоть что-то, чем его можно было бы соблазнить, в итоге достал коробку с мятными жевательными драже. Все же лучше, чем ничего. Достал драже и поднес к его носу.

– Хочешь освежиться, Марли? Ну-ка, поймай драже! – и кинул лакомство в клетку. Как и ожидалось, он клюнул на наживку и вошел в клетку.

Служащая аэропорта оказалась права: клетка не совсем соответствовала габаритам Марли. Во-первых, ему приходилось пригибаться, чтобы не биться головой о потолок, во-вторых, его нос упирался в заднюю стенку, а в-третьих, его зад торчал из дверцы. Я подогнул ему хвост и закрыл дверцу, слегка втиснув Марли внутрь.

– Ну, что я вам говорил! – похвастал я в надежде, что она все же сочтет эту емкость приемлемой для Марли.

– Он должен иметь возможность повернуться, – спокойно ответила сотрудница.

– Малыш, повернись, – кивнул я ему, чуть слышно присвистнув. – Давай же повернись.

Пес посмотрел на меня осоловевшим взглядом. Его голова терлась о потолок, словно он раздумывал, как же совершить такой подвиг. Если он не сможет повернуться, то авиакомпания не пропустит его на борт. Я взглянул на часы. У нас оставалось двенадцать минут, чтобы пройти контроль службы безопасности, пройти через зал ожидания и сесть в самолет.

– Иди сюда, Марли, – сказал я с нарастающим отчаянием. – Давай же!

Я щелкал пальцами, стучал по дверце, причмокивал.

– Ну, пожалуйста, – умолял я его. – Повернись.

Я уже был готов упасть на колени, как вдруг услышал треск и вслед за тем голос Патрика.

– Упс, – сказал он.

– Лягушки выскочили! – вскрикнула Дженни, бросаясь за ними в погоню.

– Фрогги! Кроки! Вернитесь! – хором кричали мальчики.

Моя жена уже опустилась на пол и на четвереньках ползала за лягушками, но они коварно сохраняли дистанцию в один прыжок. Пассажиры останавливались и таращились на нас. На расстоянии лягушки были не заметны, и создавалось впечатление, что по полу ползает ненормальная тетка с пачкой подгузников на шее, которая, очевидно, перебрала с самого утра. Судя по выражению лиц прохожих, их вовсе не удивило бы, если бы вдруг Дженни завыла.

– Извините, я на секунду, – спокойно сказал я сотруднице аэропорта и, встав на четвереньки, присоединился к Дженни.

Нам удалось поймать Фрогги и Кроки в тот момент, когда они собирались сделать свой последний рывок на свободу через автоматические двери. Наблюдая за нашими действиями, присутствующие получили массу удовольствия. Едва мы вернулись, я услышал шум, раздавшийся в собачьей клетке. Она пошатнулась и закачалась. Я увидел, что Марли каким-то образом удалось повернуться.

– Видите, – сказал я сотруднице. – Он поворачивается без проблем.

– Ладно, – сурово ответила она. – Будем считать, что вам повезло.

Двое рабочих поставили клетку с Марли на тележку и увезли. Опоздавшие пассажиры ринулись к самолету. Мы подбежали в тот момент, когда выход на посадку закрывался. Мне вдруг пришло в голову, что, если опоздаем на рейс, Марли полетит в Пенсильванию один. И мне страшно было даже думать о дальнейшем развитии событий.

– Стойте! Мы здесь! – заорал я, толкая вперед коляску с Колин. Дженни с мальчиками бежала в пятнадцати метрах позади меня.

Я позволил себе выдохнуть, только когда все заняли свои места. Мы впихнули Марли в клетку. Поймали лягушек. И вот уже сидим в самолете. Следующая посадка в городе Аллентаун, штат Пенсильвания. Теперь можно наконец расслабиться. Посмотрев в иллюминатор, я увидел, как к самолету подъехала тележка с собачьей клеткой.

– Смотрите, – сказал я детям, – вон там наш Марли. Они помахали в окошко и крикнули ему:

– Пьивет, пиятиль!

Когда запустили двигатели, а бортпроводница сообщила о мерах безопасности, я достал журнал. Тут вдруг заметил, что Дженни, сидевшая передо мной, напряженно вслушивалась. Я тоже услышал кое-то. У нас под ногами, из недр лайнера донесся приглушенный, но отчетливый стон. Это был жалостный, унылый звук, напоминавший вой, который начинался с низких нот и постепенно повышался. О нет, Господи Иисусе, Марли воет внизу! Общеизвестно, что лабрадоры выть не умеют. Воют гончие. Воют волки. Лабрадоры – нет. Во всяком случае, у них это плохо получается. Раньше Марли дважды пытался выть, и оба раза были ответной реакцией на включенную сирену проезжавшего полицейского автомобиля. Пес запрокидывал голову, округлял пасть и издавал самый жалостливый звук, которым мне приходилось когда-либо слышать. Но теперь Марли точно выл.

Пассажиры оторвались от своих газет и романов. Бортпроводница, в тот момент раздававшая подушки, остановилась в недоумении. Женщина, сидевшая через проход от нас, посмотрела на своего мужа и сказала: