Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн Страница 55

Итак, мы остановились на курах. Дженни подружилась с одной мамашей-фермершей из школы, которая сказала, что с удовольствием подарит нам несколько цыплят из следующего выводка. Я поделился нашими планами с Землекопом, и он тоже согласился, что несколько курочек нам не помешают. У Землекопа был большой курятник, где он выращивал кур – и несушек, и на мясо.

– Только запомните, – предостерег он, складывая на груди свои огромные ручищи. – Ни в коем случае не разрешайте детям давать курам имена. Стоит только назвать по имени, как они перестанут быть домашней птицей и превратятся для вас в домашних животных.

– Конечно, – согласился я.

При разведении птицы, как мне было известно, нет места для сентиментальности. Курица может прожить до 15 лет, но несется она только первые два года. Когда куры перестают давать яйца, приходится отправлять их в кастрюлю. И это лишь часть кодекса правил любого птицевода.

Землекоп пристально посмотрел мне в лицо, словно я пытался ему возразить, и добавил:

– Как только вы дадите им имена, пиши пропало.

– Заметано, – согласился я. – Никаких имен.

На следующий вечер, когда я вернулся с работы и припарковался на подъездной дорожке, вся троица выбежала из дома встречать меня, и каждый держал в руках новорожденного цыпленка. Дженни шла позади и держала четвертого. Ее подруга Донна завезла птичек днем. Цыплята только вылупились, и они, подняв головки, глядели на меня, словно спрашивая: «Это ты моя мама?»

Патрик был первым, кто сообщил новость:

– Я назвал своего Перышко, – сказал он.

– Моего зовут Чирик-Чирик, – подхватил Конор.

– Моя цыпа Фшистик, – прощебетала Колин.

Я вопросительно посмотрел на Дженни.

– Пушистик, – пояснила Дженни. – Она назвала своего цыпленка Пушистиком.

– Дженни, – забил я тревогу, – что нам говорил Землекоп? Это будущая курятина, а не домашние любимцы.

– О, будь реалистом, фермер Джон, – сказала она. – Ты не хуже меня знаешь, что никогда бы не смог причинить вред ни одному из них. Ты только взгляни, какие они симпатичные.

– Дженни! – взмолился я.

– Кстати, – сказала она, указав на четвертого цыпленка в ее руках. – Познакомься, это Ширли.

Перышко, Чирик, Пушистик и Ширли поселились на кухонном шкафу, в коробке, над которой висела электрическая лампочка, согревавшая их. Они ели и спали, потом еще немного ели и в результате росли с головокружительной скоростью. Через несколько недель после появления птичек в доме что-то разбудило меня на рассвете. Я сел на кровати и прислушался. Слабый крик доносился снизу. Он был скрипучим и грубым и напоминал кашель больного туберкулезом. Крик прозвучал снова: ку-ка-ре-ку! Через несколько секунд он раздался снова, такой же слабый, но звучал несколько иначе: рук-ру-рук-ру-ру!

Я потряс Дженни и, когда она открыла глаза, спросил:

– Когда Донна принесла цыплят, ты попросила ее еще раз проверить, все ли они курицы, верно?

– А ты что, можешь их отличить? – спросила она, перевернулась на другой бок и снова заснула.

Это называлось определение пола. Фермеры, знающие толк в своем деле, могут посмотреть на новорожденного цыпленка и с точностью до 80 процентов определить, мальчик это или девочка. На фермерском рынке птица определенного пола стоила дороже. Бюджетным вариантом считалось купить птиц неизвестного пола. В таком случае молодых петушков забивали на мясо, а курочек оставляли, чтобы они несли яйца. Но это требовало умения убивать, ощипывать и потрошить любых ненужных петушков, которые могли обнаружиться позже. Любому, кто хоть раз разводил кур, известно: два петуха в стае – это перебор.

Как выяснилось, Донна даже не удосужилась определить пол наших цыплят, и три из них оказались петухами. Коробка на кухне стала напоминать приют для мальчиков-сирот. Основная проблема содержания петухов заключается в том, что все они хотят быть вожаками и не желают уступать другому. Если у вас равное количество кур и петухов, вы можете подумать, что они разойдутся по парам. Это заблуждение. Петухи начнут нескончаемый бой, жестоко расцарапывая друг друга, чтобы выяснить, кто будет главным в курятнике. Победитель получит все.

Как только наши петушки подросли, они начали клювом отстаивать свой статус и кукарекали в честь победы. Учитывая, что они так и остались жить на кухне и именно там под действием тестостерона пускали в ход свои клювы, пока я на заднем дворе мастерил курятник, все это не доставляло мне никакой радости. Ширли, наша единственная пользующаяся спросом бедняжка, получала столько внимания, о чем могут мечтать самые похотливые женщины на свете.

Я думал, что постоянное пение наших петушков выведет Марли из себя. В годы его молодости хватало сладкого чириканья крошечной певчей птички в саду, чтобы он завелся до громкого лая и начал кидаться от одного окна к другому. Тем не менее эти кричащие в нескольких шагах от его миски петушки оставляли его равнодушным. Казалось, он даже не догадывался об их существовании. С каждым днем они кукарекали все громче, и в пять утра их крик эхом разносился по всему дому: ку-ка-ре-куууууу! Несмотря на переполох, Марли продолжал спать. И тогда мне впервые пришла в голову мысль: возможно, он не просто игнорирует шум, а не способен его услышать. Как-то раз, когда он дремал на кухне, я подошел к нему сзади и назвал по имени: «Марли?» Тишина. Я повысил голос: «Марли!» Нет реакции. Хлопнул в ладоши и крикнул: «МАРЛИ!» Тогда он поднял голову и уши и равнодушно огляделся, пытаясь понять, откуда доносится шум. Я повторил последнее действие – громко хлопнул и прокричал его имя. На этот раз он повернул голову настолько, чтобы краем глаза увидеть меня. А, это ты! Он вскочил, завилял хвостом от счастья, хотя, разумеется, не ожидал меня увидеть. Пес уткнулся мне в колени в знак приветствия и скромно посмотрел на меня, словно спрашивая: «Ну и зачем ты подкрался ко мне как воришка?» Похоже, пес терял слух.

Такой оборот событий был вполне реальным и предсказуемым. В последние месяцы Марли, казалось, совсем не замечал меня, чего прежде за ним не водилось. Я звал его, а он даже не смотрел на меня. Я брал его с собой, чтобы выгулять перед сном; он принюхивался в саду, не реагируя на мой свист и призыв вернуться в дом. Пес засыпал в гостиной, лежа у моих ног, и, если кто-то звонил в дверь, даже не открывал глаз.

Уши доставляли Марли неприятности с самого раннего возраста. Как и многие лабрадоры, Марли был предрасположен к ушным инфекциям, и мы потратили немало денег на антибиотики, мази, антисептики, капли и визиты к ветеринару. Псу даже пришлось сделать операцию на наружных слуховых проходах, чтобы укоротить их и предотвратить развитие болезни. До того как мы принесли домой петухов, которых просто невозможно не услышать, мне и в голову не приходило, что за эти годы проблема обострилась и наша собака постепенно привыкала жить среди приглушенного и отдаленного шепота.

Казалось, сам Марли свыкся с болячками. Он отлично справлялся со своим пенсионным возрастом, и проблемы со слухом не влияли на его размеренный сельский образ жизни. На самом деле глухота служила веским оправданием его непослушания. В конце концов, как он мог реагировать на команду, если не слышал ее? Каким бы туповатым пес ни был, готов поклясться, он сообразил, что глухота ему пошла только на пользу. Положи ему кусок мяса в миску – он прибежит из соседней комнаты, ведь его способность улавливать глухой шлепок мяса о металл никуда не делась.